Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Европейски страны уже не верют латинам, а у тебя фамилия европейска, ето уже доверие, и можно взяться за хорошая благородноя дело.

– Да, Оскар, предлагаешь очень сурьёзноя дело, но надо хороше́нь разобраться, кому помогчи и как помогчи. Я понимаю так. Надо так помогчи, чтобы человек стал на ноги и благодарил всю жизнь, что ему помогли выбраться, вылезти из ямы, и для етого надо подобрать людей честных, чтобы положили душу за ету идею. Но где их брать?

Оскар после то́го разговора часто заходил к нам в контору и ждал моего согласия, но я тянул и всё отговаривал подождать. На последнея время ему сказал:

– Оскар, за всё ето время у меня надёжный человек нашёлся всего один, ето Сантос, и подумай, у нас нету надёжных людей. Сколь у нас надёжных, скажу: ты, Сантос, Алексей, Татьяна, та женчина, что в посольстве США Лилияна, ну пускай и я. Сколь нас, всего шестеро человек. Но не забудь то: когда корень здоровый, ветки и листьи также здоровы, могут долго не заболеть, но ежлив корешок, ветка или листик больной – всё заразит. Так что надо хороше́нь посмотреть, с кем имеем дело и за что берёмся. Но пока мы не готовы, а вдальнейше видать будет.

Оскар сказал:

– Буду ждать, и, конечно, обидно, что ети страны так поступают.

Мы уехали в Аргентину. Семья остались в Чёеле, я уехал в Конесу, арендовал дом на месяц, пошёл в мунисипалитет, попросил сделать выставку. Интендент посмотрел на работу и сразу согласился. Пошли в музей, поговорили с директором, тот охотно принял, и сделали выставку. Пригласили прессу и телевидер, всё ето вышло в новостях, народ пошёл смотреть, всем понравилось, стали просить, чтобы научили. Интендент дал мне зарплату, и я стал учить, продавал матерьялы и учил, то что осталось с Боливии. Танюшка попросилась остаться в Боливии у тётки Ксении, мы её оставили.

У меня дело пошло, правды, заработки не очень, но жить можно. Здесь народ ленивый, я знал, что надо подыскивать земли́, пошёл в сельскохозяйственный отдел, попросил поговорить с агрономом. С нём познакомились, мне он не понравился: гордый молодой толстяк. Ну что, надо голову приклонять. Я попросил у него рекомендации, чтобы нашёл земли́ работать из половины, гектар двадцать – тридцать, он пообещал. Я ему в подарок принёс красивую картину вышиту, он ликовал и сказал:

– Не заботься, земля будет.

Я больше не искал, а всё учил. Вскоре предлагают три гектара с домом, возле города, посмотрел – мне понравилось, взял ету землю с домом. В консэ урожая захожу к агроному, он предлагает с ними работать, оне арендовали сто гектар и искали, хто с ними будет работать. Мне ето не понравилось, что земли не нашёл, а навеливают свою, но я промолчал. Спросил, кака́ земля и техника, оне свозили показали. Земля хоро́ша, но надо корчевать стары яблоки, работы много, но ети дрова все отдают нам, можем продать, всё будет копейкя. Их три компаньёна, етот агроном – звать Рауль Оняте, второй Марсело Конендимбур, хороший парень, мне он понравился, ловкий, кроткий, третий Карлос Сантос, бразильянин, пастырь евангелик-пятидесятник, мне он не понравился, не смотрит в глаза, но вилят своими глазками, и очень речистый, но речь не честна, какой-то заковырчитой. Предложили оне мне две земли, одна сто гектар, втора́ двенадцать гектар возле реки с домом. Я сказал им: «Подумаю», сообчил Андрияну и Алексею, оне приехали посмотрели, им понравилось. Договорились из половины, Андриян взял двенадцать гектар земли с домом возле реки, мы с Алексеям взяли те сто гектар, но уговор был такой: сколь сработам, столь и будем работать, и трактор с техникой всегда должен быть у нас, также и у Андрияна. Что вырастим – всё из половина, а садить надо дыни и тыквы.

Андриян с Алексеям привезли ужасные новости. Илья в Боливии стал проситься в собор, его не приняли, но послали в Уругвай. В Уругвае стали его пытать [204], он всё сло́жил на нас со Степаном. Его не приняли, он вернулся обратно в Боливию, Ивану Валихову покаялся, но его не принимали. Тогда он сказал Ивану Валихову: «Раз такоя дело, ухожу в мир», тогда Иван Валихов не стал смотреть на собор и принял их. Степана тоже всяко истязали и издевались и послали в Уругвай, и там также издевались, но не приняли их. Степан всё сло́жил на нас с Ильёй, и в консы́ конса́х их в Аргентине приняли. Мою семью также всяко-разно истязали, но пришлось принять. А мне со всех сторон поклон один: нихто меня принимать не будет, всё ето я настроил.

Я стал сильно переживать, и вскоре мня схватило, я пролежал неделю в больнице, стал страдать сердцем. Всё моё ро́дство от нас отвернулось, и Марфе с детями несладко пришлось, все корят, что Степана обокрали, Марфа всё терпела. Покамесь был урожай, она с детями наконсервировала всего на зиму и приехала в Конесу с большой обидой, что так несправедливо поступают. А Илье прозвище «Колдун».

– Марфа, вам же было говорёно, что нам здесь будет, нихто исследовать не будет. Так всё делатся, и правду вы не ждите.

Алексей сказал:

– Надо свою деревню строить.

– Да, ето правды, но надо самим быть постоянными и твёрдыми.

В Конесе мы взялись корчевать и чистить, Андриян у себя, мы у себя, дрова продавали. Зимой государство открыло охоту на зайцав, каждый заяц по три доллара, ето всё идёт в Германию. Ребяты хоро́ши охотники, стали ночами с рефлекторами [205]бить зайцав – тоже заработки. Я договорился пилить столбы из оливи́жё [206]– опять заработки. Дело шло, но хозяева не исполняли, трактора ломались, топлива не хватало, один трактор за долг забрали, второй совсем стал, остался один трактор на четверых. Стали говорить о нашем договоре – сулят, но виляют. С работой стало получаться медленно, всё вручну, получается тихо [207]. Видим, что наш агроном совсем не умеет работать и так будет чижало работать, потому что поступают приказы неправильно, и так работать – никакого урожаю не жди. Мне переживать совсем нельзя, я опять попал в больницу и, как назло, познакомился с дядяй Рауля Оняте, он лежал после операции. Познакомились, дале-боле, зашёл разговор, где живём, с кем работаем. Когда он услыхал имя Рауль Оняте, он сказал:

– С кем вы связались! Ето мой племянник, он сколь раз меня нагнул, он за копейкю свою мать продаст, и сколь он уже людей обманул, а ихный поп – ето жулик. Народ к ним приходит, но, когда выяснится, хто оне, сразу уходят. Вам ишо будут надоедать в духовным деле. Один из них боле получше, ето Марсело.

Танькя приехала с Боливии, но кака́ Танькя злая на староверов! Что случилось. Она уехала к тётке. Какой бы парень ни подошёл, везде всавывалась тётка Ксения, подходили разны парни, и везде мешала имя́ [208]. Коля, Ульян, Ксения – Танькя на всё ето посмотрела, и сколь она видала несправедливости в наших старообрядцав, и сказала: