Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Отец прав, пора тебе собор собрать.

Деваться было некуда, он собрал собор, и мы все приехали на собор, толькя Коля да Игнатий не приехали: Коля знат, что везде проиграл, и теперь неудобно.

Начался собор, я вывел Илюшку и сказал:

– Всё подробно расскажи, как было дело, всё твоё проповедования, и что с нами сделал.

Он стал рассказывать, местами хотел слукавить, но я не дал лукавить, пришлось ему во всём признаться и принять вину. Но хитрый, на всё ответил:

– Разговаривайте с моим духовником.

Люди все замолчали, Берестов Фёдор спрашивает:

– Данила, зачем ты ездил на еретическоя сборища? Или ты не знашь, что написано в первой кафизме Псалтыря: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых?

– Да, я ето хорошо знаю, но, во-первых, ета конференсыя государственная и решается судьба всех вероисповеданиях, ето очень важно для всех. Ишо будет конференсыя – и ишо поеду. Во-вторых, мой интерес уехать в Россию давно и ето для меня был шанс. Все ездют, а мене́ что, нельзя?

Нечего ответить.

– Но ты заморанной жидовством и работаешь им. – Тут Иона Черемнов и Никит Зыков туда же.

– Слушайте, за ето будете каяться и правила нести. Я ни в чём не виноват, и у меня сердце спокойно, но на Страшным суде я у вас спрошу про ету клевету.

– Твоё покаяние не принято, ты много утаил.

– Знаю, что Бог принял, а про вас мне не нужно.

– Ты ишо с Николаям не простился.

– Я к нему ходил и часами кланялся, и он не простил. И где он у вас? Никит, я удивляюсь: твой отец Филат был порядошным мужчиной и ездил на разные конференсыи и даже был на праздновании тысячелетьи России, и нихто его за ето не отлучал, а ты почему такой скачок?

Ох как он спылил:

– Предатель ты, масон!

– Но докажи, ежлив думаешь, что правды.

Фёдор:

– Люди в России живут себе спокойно, ты приедешь – разврат привезёшь.

– Но ты укажи хоть одно лицо, кого я развратил. – Молчит.

Иона как собачкя: тяф-тяф, но ничего конкретного нету. Всё затихло. Андриян мне коя-где помог, он чётко сказал:

– За моим отцом я не вижу никакой вины, он всё соблюдат и молится, а нас гоня́т.

Никит возразил, он ему ответил:

– Никит, я перед тобой ни в чем не виновен, а ты заплати мне за рыбу, ежлив шиташься шибко честный.

Он сменился с лица, но промолчал. Иона заступился:

– Андриян, ты ишо молодой так говорить.

– А ты, дядя Иона, заплати мне за щи́зель [275]. – И етому нечего стало говорить.

Марк Чупров:

– Андриян, нехорошо обличать.

Андриян:

– Не люблю несправедливость и не могу терпеть.

Тишина.

– Данила, мы тебя примем, но, ежлив будут заметки, знай, что отлучим.

– Хорошо, толькя смотрите, за что отлучаете, как бы ето отлучение не повернулось обратно.

– Что, грозишь?

– Нет. Посмотрите в Писании, сами поймёте.

Иона:

– Ты говорил, что все старики псы.

– Нет, не так: хто законы изменяет, хуже псов. А многи старики закон Божий извёртывают на свой лад. Смотрите в Писании: хто так дерзает, как их называет?

– А хто извернул?

– Много говорить не буду, но укажу, хто в Арьгентине законы наставил и всё извернул и всё переступил.

– А хто?

– Думай сам.

Весь собор:

– Но хватит, надо проститься, врага потоптать.

Простились, тестю сказали, чтобы принял меня, и так меня приняли. Илюшке наказали, чтобы приехал жить в деревню, он так и сделал. Но тесть везде пролукавил, он много про меня знал, я всегда с нём советовался, но нигде меня не защитил. Всё ето понятно, он нигде ишо и никогда не оставался виноватым, но толькя денежку покажи – он тут как тут. Вот какая справедливость.

Берестова Ивана Даниловича жена Марина всё слыхала на соборе, и, когда мы к ним пришли, она мне сказала:

– Данила, терпи, тебе не надо молиться, а толькя терпеть.

– Но вы думаете, легко?

– Знаю-знаю, милый мой, но терпи.

– Охота жить в деревне – и невозможно.

– Данила, у тебя своя деревня. Вот подожди, поженишь и отдашь, и живи себе спокойно.

– Да, ето правды. Спаси Христос тебе за до́бро слово.

– Да на здоровья.

Коля уже вечером прибегает, все уже разъехались, стал протестовать, что меня приняли, ему ответили:

– Тебя звали на собор, ты не приехал, теперь можешь замолчать.

У Марфе месячные стали прекращаться, она стала болеть, я повёз её к врачу, рассказал, он ответил: «Ето опасно, она может зайти беременной, надо снять анализы». Мы сняли, принесли анализы, он проверил и сказал: «Она уже беременна». Мы обои задумались: года уже не те, стаёт чижало, уже десять детей, хватит бы. Она совсем ослабла. Что делать, как она ето вынесет? Думал-думал и давай искать хорошего врача-гинеколога. Мне дали адрес военного врача, я Марфу привёз, он её проверил и спросил:

– Сколь детей?

– Десять.

– Ета беременность будет очень чижёла, я поддоржку дам, но будь аккуратне, и ей надо сделать операцию, чтобы больше у вас не было детей, уже хватит.

– Но у нас закон.

– Слушай, вы с Богом уже исполнили, теперь надо позаботиться о здоровье.

Я Марфе говорю:

– Я боюсь закон переступить. – Она молчит. – Ну, что молчишь?

Врач:

– Вы с Библияй уже исполнили, и ей уже не вынести будет.

Я решил:

– Давай операцию. – Марфа тоже согласилась.

Мы за всё время заботились, ходили к етому врачу, ето не врач, а золото – мягкой, ласковый, вежливый, руки лёгки. Дорого, но мило: он брал за приём пятьдесят долларов. Оставалось около месяца, Марфа оступилась, и ей стало худо, я её повёз к врачу. Он проверил, сказал:

– Остаётся три недели, но ребёнок лежит неправильно, срочно надо делать операцию.

У нас всё было оформлено в частной клинике, и нам ставало тысяча пятьсот долларов поло́жить в больницу и сделать операцию, но неизвестно, какой врач угодит.

– А мы хочем, чтобы вы именно сделали операцию.

– Но моя работа вам обойдётся пятьсот долларов.

– Давай, но мы будем на спокое.

Он мне сказал:

– Езжай срочно, вези ребёнку одёжу, пелёнки, а я везу её в клинику.

Я срочно съездил, вернулся, захожу, вижу: горит знак «родился парнишко», надпись. Подходит милосёрдная сестра и говорит:

– У вас родился сын.

– Ну, слава Богу!

Через мале́нькя выходит врач, улыбается и говорит:

– Проздравляю, вышло всё хорошо, и твоя жена будет долго жить.

– Ну, слава Богу!

Я его хорошо поблагодарил, он пожелал наилучшего нам. Смотрю, везут Марфу, дали нам комнату – две койки и для ребёнка кроватку, и так за Марфой ухаживали – вот что значут денежки. Через три дня нас отпустили, я оформил все документы, назвал Иваном, потому что поедем в страну Иванов, да ишо есть Иван Данилович Берестов, а теперь пускай будет Иван Данилович Зайцев. Марфа быстро пошла на поправку. Действительно, у етого врача руки золотые. Через три месяца у Марфе всё зажило, а после Мастридии Марфа год хре́дила [276].