Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая

«Интересно, что еще умеют борцы в Бухаре?» – подумал Василий. И снова, в который раз, борьба показалась ему чем-то живым, что постоянно развивается и обогащается. Но впервые каноны Кодокана, о нерушимости и чистоте которых ему твердили столько лет, дали в его сознании трещину – жизнь вносила в них очень интересные и перспективные поправки.

Вот, например, спортивная одежда: бухарец отбросил кимоно, как что-то мешающее ему… Не значит ли это, что нужна другая форма спортивной одежды, которая не мешала бы борцу, ощущалась бы им буквально как собственная кожа?

И еще одну интересную мысль, сам того не ведая, подбросил ему новичок из Бухары: человек лучше всего овладевает тем, что как бы уже живет у него в крови. Нет, определенно не простое перенесение на российскую почву чужого, пусть очень эффективного, единоборства имел в виду владыка Николай, благословляя его на занятия в Кодокане. Речь должна идти о большем…

Эта идея показалась ему самому дерзкой, но по всему выходило: придется создавать совершенно новое, русское единоборство…

«И не только русское, – вела дальше мысль, – вон сколько народов и народностей в России. И у всех, поди, есть свои борцы, свои приемы национальной борьбы…»

Думалось и о другом: почему именно единоборства без оружия выбрал для своей семинарии владыка Николай? Ведь оружие давно стало неотъемлемой частью повседневной жизни всего человечества, не говоря уже о войнах. Вот и теперь от него, Василия, все чаще требуется научить, как обезоружить противника, отразить вооруженное нападение.

И вдруг неожиданная мысль пришла ему в голову: ведь человек, взявший в руки оружие, невольно становится как бы его заложником – вред, который он может причинить, теперь во много раз больше, а достигается это гораздо меньшими усилиями. Стоит только нажать на курок… Оружие – орудие убийства. А как же быть с Божьей Заповедью: «Не убий»?

В сущности, он возвращался к тому детскому вопросу, который задал когда-то владыке Николаю: как же быть с этой заповедью, если сам святой старец Сергий Радонежский благословил Дмитрия Донского на Куликовскую битву, а владыка Николай не раз во время Русско-японской войны воссылал молитвы о даровании победы над супротивными?

Помнится, владыка Николай тогда ответил на этот вопрос, а мысли об этом приходят снова и снова…

Но день шел и не позволял углубляться в эти раздумья. Продолжались тренировки. Приходили записываться в борцовский кружок, солдаты из местного гарнизона, докеры из гавани, рабочие. Они приносили с собой напряжение тревожного времени, разговоры недомолвками, ощущение заряженного электричеством предгрозья.

Те, кто собирался на фронт, просили обучить приемам, которые могут пригодиться в рукопашной схватке, и Ощепков показывал им, как защититься от укола штыком, отбив ствол ружья противника в сторону, зацепив врага стопой в подколенный сгиб. А затем можно и вовсе обезоружить его, наложив ладонь ему на лицо и опрокинув противника к своим ногам.

– Важно! – радовались будущие новобранцы. – Значитцца, Ванька, хриц на тебя с ружжом, а ты его пяткой за ногу, в морду и оземь!

– А если он попробует ударить тебя прикладом, – толковал Василий, – хватай его за винтовку, а он на себя ее тянет, и бросай на землю задней подножкой. Показываю: вот так!

– А ежели вдруг он тебя конвоирует безоружного? – не без задней мысли интересовался кто-то с завода Эгершельда.

– Уходи вот так с линии выстрела, – показывал Василий, приспособив вместо предполагаемого ружья палку. – Захватывай оружие отбивом руки и используй его движения – бросай противника на землю, он от тебя такого финта никак не ждет.

Эта сосредоточенность на только что окончившихся тренировках заставила Василия как бы на время забыть и собственные сомнения, и нечаянно услышанный утром на улице разговор. Но уже после занятий, стоя под душем, он невольно вернулся мыслями и к своим раздумьям, и к случаю с новичком из Бухары.

Он так ушел в свои размышления, что только вопрос, заданный из соседней кабинки низким голосом, который перекрыл шум льющейся воды, заставил его очнуться.

– Не возьмите в обиду, Василий Сергеевич, – спрашивал сосед. – А вот не скажете ли, из каких вы будете? Ребята разное говорят…

– И что же говорят ребята? – вопросом на вопрос ответил Василий, отвлекаясь от своих раздумий.

– Да разное… – замялся сосед.

– Ну а сами-то вы как думаете? – усмехнулся Василий.

– Дак ведь как взять… Ежели по одеже, по манерам, по разговору – из господ. Однако вот помыться вместе с нами не брезгуете. И потолковать с вами за жизнь можно – без насмешки вы к рабочему человеку, без снисхождения к нему, значит…

– Ну вот мы с вами здесь без одежи, – засмеялся Василий, – вроде, значит, равные… А откуда мне знать, вы-то сами кто?

– Да вы, Василий Сергеевич, не сумлевайтесь, – обиделся собеседник, – нешто я из шпиков каких! Из депо я, мастеровые мы. Ремонтники паровозные, значит. Не опасайтесь.

– Да мне вроде незачем опасаться, – простовато заметил Василий, закручивая краны. – Чудной у нас с вами какой-то разговор получается. А на вопрос ваш у меня ответ простой: из людей я. Человек. Русский.

– А говорили, вроде японец… – также переходя на нарочито простецкий тон, откликнулся сосед, тоже покидая кабинку. -

Только обличьем не схожи и крест, вот гляжу, на вас православный.

– Так японцы тоже православные бывают, – не раздумывая откликнулся Василий, и разговор окончательно запутался. Сосед замолк и вроде обиделся. Но не рассказывать же первому встречному про свою биографию – кто бы ему, Василию, про себя такое рассказал – ей-богу, не сразу бы поверил.

«А в самом деле – не такой уж это, оказывается, простой вопрос: кто я такой, – размышлял Василий, выходя из спортивного зала. – И, наверное, не только этот рабочий из душевой кабинки себе его задает…»

В этом он был совершенно прав. По меньшей мере в трех разных концах города в эту самую минуту вышеупомянутый вопрос обсуждался с самым живейшим интересом.

На Полтавской, дом № 3, в одном из кабинетов контрразведки, человек неприметной наружности вел негромкий разговор с хозяином кабинета.

– Напрасно беспокоиться изволите, господин полковник: Ощепков еще в Японии и по трапу нашего парохода подняться не успел, а мы, военная разведка, уже о нем все сведения имели – кто таков, с чем прибудет. Да и по прибытии ни в каких незапланированных контактах замечен не был. А уж после дополнительного наблюдения я сам лично с ним на сближение пошел. И, уверен, не напрасно. В нашем деле такие, как он, – алмаз чистой воды, смею заметить.

– Алмаз-то алмаз, да огранки-то японской, не забудьте.