Лев Прозоров - Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения

Дальнейшего описания событий мы пока не касаемся. Просто предлагаю читателю перечитать ещё раз всю эту историю и высказать своё мнение. Моё же укладывается буквально в два слова. В знаменитое «Не верю!» Станиславского.

Не верится в тайные собрания, известные летописцу до последнего слова.

Не верится в стремительных вестников, порхающих туда и сюда по необъятным просторам Руси, в это время, напомню, на треть обезлюдевшей и терзаемой «умножившимися» разбойниками.

Странные чувства вызывает в этом описании Борис, которого равнодушно покидают на произвол судьбы недавно бившиеся с ним бок о бок воины – а ведь утверждается, что его любили и уважали!

Столь же изумительно равнодушие дружинников Глеба к судьбе господина – а ведь это не только его, это и их судьба тоже – кому нужны дружинники, при которых беспрепятственно режут их князя?!

И смерть его от руки собственного повара – что ж это, на этот раз люди Святополка побоялись белы рученьки замарать?

Впрочем, как раз люди Святополка производят здесь наилучшее впечатление – они верны господину, клянутся сложить за него головы, беспрекословно отправляются по его приказу вчетвером против дружины – если не против всего войска. Они и потом не бросят побеждённого, бегущего, одержимого бесом князя.

Кстати, судя по всему, одержим бесом он стал задолго до военного поражения – иначе объяснить убийства князей младше его годами, а значит, и имеющих меньшие права на престол [26], а также, судя по описанному в самой летописи поведению их приближённых, не пользующихся практически никакой любовью подданных, никак не возможно.

Святополк убил их из чистого злодейства – бешеный какой-то, право слово! Маньяк! Одно слово – окаянный!

География летописного рассказа словно позаимствована из мультфильма «Князь Владимир». Только там, наверное, ездили из Мурома в Киев через Смоленск. Это, в общем-то, всё равно, что ехать из Москвы в тот же Киев через Санкт-Петербург.

Только там, готовясь найти убийц для едущего с юга, из печенежских степей Бориса, поехали бы из Киева на север, в Вышгород. И только там в числе слуг киевского князя, не имеющего никаких выходов к Варяжскому морю, могут оказаться два варяга.

Не добавляют доверия к повествованию обильный слезоразлив положительных героев, постоянные длиннейшие благочестивые речи, которые они произносят, причём душегубы терпеливо перетаптываются в сторонке, позволяя им договорить и помолиться, дожидаясь, очевидно, разрешения их всё же убить – каковое оба мученика и дают им.

Всё это я сократил, во-первых, из-за недостатка места, во-вторых, из-за полнейшей неважности для нашего повествования этих длинных гирлянд цитат из Ветхого и Нового Заветов, а в-третьих – чтобы у читателя не появилось слишком уж сильное сочувствие к убийцам (спокойно выдержать такие потоки елея может разве что человек, сам близкий к святости) [27].

Пожалуй, хватит зубоскальства. Недостоверность летописного рассказа об участи Бориса и Глеба и его источника – «Сказания о Борисе и Глебе» – очевидна, в общем-то, для большинства исследователей.

Обычно таких резких слов не говорят, особенно сейчас, после перестройки и вошедшего в моду кокетничанья с христианством. Обходятся округлыми фразами о «литературном характере повествования».

И при этом продолжали твердить об убийстве Бориса и Глеба Святополком с уверенностью очевидцев, хотя единственный повествующий об этом источник представляет, как, надеюсь, убедился читатель, нагромождение нелепостей самого разного толка – от географических до психологических.

Не помогал даже очевидный факт – ещё полвека спустя в княжеском роду Рюриковичей бытовало имя Святополк. То есть князья имели свой, отличный от летописного взгляд на его «окаянство», иначе не стали бы нарекать детей именем описанного летописцем патологического маньяка-изверга.

Любопытно и то, что Титмар Мезербургский, современник событий, ни слова не говорит о злодеяниях «киевского короля» Святополка, которому польский «герцог» Болеслав помогал в войне с его, Святополка, братом, «королем новгородским» Ярославом.

Кстати, становится понятно, что, собственно, Святополк делал к Киеве в момент смерти отчима – по словам немецкого хрониста, он там сидел, но отнюдь не на престоле, а в тюрьме. Вместе с ним ели горький хлеб неволи его жена, дочь Болеслава и её духовник, немецкий (если в землях восточных славян церковь в те времена была представлена в основном греками, то в землях западных – немцами и чехами) епископ Рейнберн [28], каковой в той темнице и скончался.

Впрочем, никакой особой ясности в события рассказ Титмара не внёс. Но только в 1957 году советский историк Н.Н. Ильин высказал одну очень любопытную идею. Он решил проверить данные летописи сообщением так называемой «Эймунд-саги».

Этот памятник исландской словесности о похождениях в далёкой Руси-Гардарике двух норманнских удальцов, Эймунда и его сородича Рагнара, перевёл на русский язык ещё современник Пушкина Осип Сенковский, известный современникам как «Барон Брамбеус».

При переводе «барон» столкнулся с некоторой трудностью. Дело в том, что в саге, ясно рассказывающей о борьбе за власть на Руси сыновей Вальдамара-Владимира… ни словом не упоминается Святополк! То есть вообще! Ярислейву-Ярославу противостоят полоцкий правитель Вартилаф-Брячислав (вообще-то не брат, а племянник, но норманны в тонкостях взаимоотношений чуждого им семейства Рюриковичей разбирались плохо) и правитель Кенуграда-Киева, некий… Бурислейф.

После многих битв, выигранных Ярославом исключительно благодаря отваге и ратной хитрости земляков-сказителей (кто бы сомневался… сразу вспоминается один бравый барон из Германии, чьей отваге и неподражаемой находчивости Россия только и обязана, понятно, победами над турками – один разведывательный полёт верхом на ядре над турецкой крепостью чего стоит), Бурислейф отчего-то и не думает отступать, и наконец, два наёмника заявляют новгородскому князю, что пока Бурислейф жив, будут продолжаться «эти суматохи».

Князь отвечает уклончиво, но вроде бы положительно – и скандинавские головорезы отправляются в путь. Подобравшись к стану Бурислейфа, норманны ночью нападают на шатёр, убивают спящего Бурислейфа, забирают его голову и пускаются наутёк.

Однако обещанной награды они не получили, и хотя скандинавские «джентльмены удачи» пытаются в рассказе «держать марку», можно догадаться, что им пришлось бегством спасаться от «благодарного» нанимателя, решившего сделать их (благо пример отца был памятен) «крайними» в этом деле. Бежали наши киллеры-викинги в Полоцк.

На дворе стояли неласковые к вольномыслию времена Николая Павловича, и Сенковскому менее всего хотелось иметь неприятности со Святейшим синодом из-за «кощунственного» пересмотра душещипательной истории двух юных князей, погибших от рук злодея-брата.