Владимир Крупин - Незакатный свет. Записки паломника

Я снял рубашку, брюки, разулся, сел на какой-то обрубок дерева, видимо, остаток лодки, и отдышался. Вода в море была стеклянно чистой. От мелкой ряби по камешкам на дне бегали мелкие пятна света, и камешки казались драгоценными.

Конечно, я боялся напороться босыми ногами на морских ежей или на маленького прибрежного ската, но, перекрестясь, прочтя «Отче наш», вступил в теплую, освежающую влагу. Вздрогнул от приятного озноба и долго, медленно, ступая по крупным камням, забредал в глубину. Камни кончились, пошел крупный песок, дно понизилось. Погрузился, даже заплыл, даже проплыл туда и сюда. Поглядел из моря на город. Ого! Он белел вдали так далеко, что не верилось, что я пришел сюда пешком. Ну, вот и это пройденное, «приватное» пространство, пока не нарушенное человеком, будет застроено всякими зонами дорогого и дешевого отдыха, и опять же к морю не подойдешь, только за деньги. Я повернул к берегу. Немного еще посидел в море, как в теплой ванной, и побрел одеваться.

Не хотелось уходить от моря. Ведь это придется проделать весь путь до города в пыли и под солнцем. Но куда денешься, пошел. Шел и рассуждал: «Тебя провели как мальчишку. Ничего ты не видел, кроме еды. Чреву служил. Оно вытеснило все остальное».

Уже послеполуденное солнце так нажаривало, что я рад был первой окраинной забегаловке, чтобы укрыться в ее тени. Кондиционеров в ней не было, вместо вентиляторов гудели мухи, но все-таки тень. Я попросил «кальте минералише аква» и протянул долларовую купюру.

Тут произошло то, что меня очень обрадовало. Араб закрылся от купюры как от чумы.

– Но! Но! Но! – закричал он. – Но! Но валюта! Доллар капут!

– Отлично! – сказал я. – Везде бы так. – Я достал местную валюту. Подошел нищий старик. С костылем, оборванный, заросший. Я отдал ему долларовую бумажку. Тут же возникли еще два просителя, потом еще. Я оказался в кольце смуглых, просящих подаяние мужчин. Я поднял руку. Хозяин забегаловки выбежал и стал кричать на нищих.

– Но! – сказал я ему. – Накормим их. Давай… – я посчитал их, – давай семь, чего там у тебя, семь порций. Вы все, – я показал на столик под изодранным навесом: – Сид даун плиз, зетцен зи плюх! Садись, артель!

Они стояли в нерешительности. Но хозяин что-то им велел, и они расселись. Нам всем принесли кушанье, которое показалось мне отвратительным. Соответственным, то есть бурдой, был и кофе.

– Руськи? – спросил хозяин, и щелкнув себя по горлу, показал под прилавок, мол, есть чего и для русских.

Я пошел в центр, к отелю. Нищих в центре не было, чистота. Меня радовали журнальные и газетные киоски – никакой похабщины, не как в Москве. К киоскам можно было подходить без чувства омерзения. Весь бело-красный, мокрый, встречал меня у отеля Махмуд. Его, беднягу, прямо трясло.

– Махмуд-ага, я ж тебе написал. Я просто гулял.

– Хах, – только и говорил он. – Хах! Возьми! – Он протянул мне два кинжальчика. – Ты купил и забыл взять.

– Ну, вы орлы! Как в таком огромном городе вычислить одну лавочку? Махмуд! – торжественно сказал я. – Я полюбил твою страну. Прости меня! Как сказал пророк, да приветствует Аллах его, Бог принимает раскаяние до последнего вздоха. Едем обедать! Или меня уже сняли с довольствия? Неделя – больше! – проедена, проговорена, еще один день, куда ни шло! Ничего не понимаю, я постарел или помолодел в эти дни? Но то, что поглупел, это точно. Выболтался, иссяк. Но Пушкин советовал, что надо выбалтываться в прозе. Хотя здесь была поэзия. Махмуд, – позвал я, видя его заторможенность, – Махмуд, ты ожил? Все валлахи, все слава Богу? Звони, что нашел беглеца, и мы пойдем за сувенирами для матушки-России. У меня одних крестников знаешь сколько?

Махмуд сделал глубокий-глубокий вдох и выдох и в самом деле позвонил. Видимо, нагоняй ему дали не очень крепкий, ибо он повеселел, бодро захлопнул крышечку мобильника и уже не командовал, а спросил:

Дэвид Робертс. Медных дел мастера на каирском рынке. 1838

Как мы что-то и у кого-то покупали, – это отдельный рассказ, но у меня нет сил об этом рассказывать. Даже вспоминать тяжело. Как Махмуд торговался, как бывал доволен, когда выторговывал какие-то копейки, как веселел от покупок. Меня весь этот процесс торговли измучил, измочалил. Я пытался платить, мне не давали, я пытался оттащить Махмуда от прилавка, он отлягивался. Только в лавке женского платья я смирился: надо же жене купить платье, надо?

– Ну конечно, надо купить, – согласился я.

– Какого она у тебя размера?

Я стал оглядываться, ища в проходящих женщинах аналогичный жене размер.

– Вот, примерно, как вот эта.

К моему изумлению Махмуд схватил указанную мною женщину и повлек в магазин. Она, нисколько не удивясь, пошла с нами. Там Махмуд стал приставлять к ней невыносимо сверкающие вышивкой и камнями наряды и спрашивать:

– А это? Ах! А вот в этом к гостям выйдет? Э? Или это? Или оба?

Мне было жаль безропотную женщину в черном, я соглашался с любым вариантом. Наконец купили два. Одно зеленое, халатного покроя, другое сиреневое, тонкое, в кружевах. Но как Махмуд выцарапывал платья из магазина, я уже не мог слышать и вышел на улицу.

– Интересно, – сказал я Махмуду, – все женщины в черном, а в магазине женского платья такое многоцветье, такая роскошь.

– В черном для всех, а в нарядном только для мужа, – был ответ.

Мы шли с пакетами по улице, и вдруг я узнал лавочку Хамида, родину, так сказать, кинжальчиков.

– Зайдем, Махмуд?

– Не надо! – решительно повлек меня мимо лавочки Махмуд.

– Но мне же интересно знать, как вы меня вычислили!

– Могу сказать. Это, конечно, только для тебя. Хамид был просто обязан сообщить куда следует про иностранца, вот и все. А тебя уже искали. Приехали: по описаниям – ты. Но потом следов не было.

Мы сели в открытом кафе у моря. У Махмуда, после того как он нашел меня и вдоволь поторговался, было хорошее настроение. Как и у меня: скоро домой. Я глядел на море и облака в сторону севера.

– Никаких у нас нет секретов, Махмуд-ага, – говорил я. – Секрет один – дух народа. Он крепок в России, крепок и у вас. Главное – не поссориться. А так – жить можно.

Махмуд посмотрел на часы и аж подпрыгнул:

– Нам же на обед! – закричал он. – Сиди. Я вызову машину сюда.

– Но пока сюда идет машина, Махмуд, можно я тебя спрошу, но ты ответишь только правду, можно?

Махмуд обвел взглядом кафе, показал жестом на уши, на окружающее пространство, мол, везде уши, и встал.

Мы подошли к набережной. Плескались волны о гранит. Прямо как заговорщик, я сказал:

– Махмуд, здесь никто не услышит. Скажи, что все вы из спецслужб, я поверю. И это естественно, что спецслужбы занимаются иностранцами. Но какими-то важными, а я что? И что я такого знаю? Зря вы на меня столько убухали времени и средств. Я бы еще понял, если б я был из стана врагов, мы же друзья. Я, конечно, вас разочаровал, вы знаете о России больше моего.