Павел Басинский - Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды

После этого случая отец Иоанн стал плохо слышать и всегда просил говорить громче…

Кто был этот студент? Толстовец? Ни в коем случае! Для настоящих толстовцев не были характерны подобные жесты, поскольку они исповедовали «непротивление злу» и сами готовы были подставлять свои вторые щеки.

Но возможно, это был бывший толстовец, перековавшийся в радикала. Такое происходило сплошь и рядом. Молодые люди, испытав увлечение Толстым, не находили в его учении возможности для выплеска своей агрессии, своей обиды на этот мир и ненависти к тем, кто пытается сохранить в этом мире порядок. В результате спора Толстого и Церкви молодежь не пошла ни за Церковью, ни за Толстым. Пошла за Максимом Горьким.

Чудесное выздоровление отца Иоанна совпало с началом русской революции. В январе, когда больного священника соборовали в его кабинете, в столице случилось страшное и бессмысленное Кровавое Воскресенье. Горький пишет жене Е.П.Пешковой: «Итак, началась русская революция, мой друг, с чем тебя искренно и серьезно поздравляю. Убитые да не смущают: история перекрашивается в новые цвета только кровью…»

Новая вера, новые вожди, новые моральные принципы… В этой кровавой мессе уже никому не было дела ни до кронштадтского, ни до яснополянского старцев.

23 октября 1905 года вспыхивает кронштадтский бунт. Начинается он с митинга матросов, переходит в погромы торговых лавок. 25 октября выступление приобретает массовый характер. Мятежники пытаются освободить заключенных. По городу слышны выстрелы, звон стекол и грохот ломаемых дверей и ставней. На Соборной улице громят татарские ряды и магазины. Пик событий приходится на ночь с 26 на 27 октября. Паническое бегство обывателей в Петергоф и Ораниенбаум… Отходящие пароходы переполнены пассажирами… Уехал из Кронштадта и отец Иоанн.

С этого момента начнется травля Иоанна Кронштадтского либеральной печатью, освобожденной от цензуры Манифестом 17 октября. Этого бегства из беснующегося города батюшке не простили. На одной из газетных карикатур отец Иоанн изображен верхом на ослике, пересекающем вброд Финский залив. Позади дымящийся Кронштадт, впереди – жандарм с распростертыми руками… Намек на несостоявшегося Иисуса Христа.

Но возникает вопрос: что мог сделать даже такой популярный священник в этой ситуации? Каким образом мог остановить погромы? Силой какого слова? Протоиерей Левицкий пишет, что в ту самую страшную ночь с 26 на 27 октября отец Иоанн находился в городе. Вечером 26-го к нему приходили за благословением морские офицеры. К утру 27-го часть мятежников была арестована, но выстрелы еще продолжались. Тем не менее около пяти часов утра духовенство Андреевского собора отправилось служить утреню, а отец Иоанн вместе с ключарем Поповым пешком направились к коменданту крепости просить разрешение на служение молебна по поводу происходящих событий. От коменданта отец Иоанн пошел в собор, где служил и утреню, и литургию. После этого он еще побывал на Песочной улице в морской Богоявленской церкви. И лишь в двенадцатом часу дня на обыкновенном извозчике приехал на пристань.

Этот день отца Иоанна ничем не отличался от других его дней, кроме того, что в условиях чрезвычайного положения ему пришлось просить разрешение на службу. Обычно после полудня он и уезжал в Петербург по своим делам.

Можно ли это считать бегством? К 28 октября мятеж был подавлен, Кронштадт объявлен на военном положении. Можно ли упрекать отца Иоанна, что он не совершил героический поступок, не отправился к мятежникам (разгромившим в том числе винные погреба) увещевать их словом Божьим? Что свою миссию настоятеля собора он просто выполнил, как обычно?

Непростой вопрос. Вероятно, многие ждали от Иоанна Кронштадтского более неординарных действий. Не того, что он, как всегда, отслужит литургию, а затем на три дня укроется в своем любимом Иоанновском монастыре. (Ходили даже слухи, что он уехал на Соловки.) Вероятно, от него ждали героизма его молодости, когда он один отправлялся в злачные районы города, возвращаясь домой глубокой ночью. В любом случае репутация героического священника, который не боится толпы, в этот момент была подорвана. Не случайно спустя всего лишь месяц отец Иоанн вынужден был отправить в местную газету «Котлин» «открытое письмо».

«По непонятной, невыразимой ненависти ко мне редакторов-издателей “Петербургского листка”, “Петербургской газеты” и недавно народившейся “Руси” молодого Суворина (сына знаменитого издателя А.С.Суворина. – П.Б. ) эти три газеты помещают на своих страницах постоянные клеветы на меня, ложные известия и ругательства и ссылают меня то в Соловки, то в Сибирь, то увольняют на покой после Нового года, желая как-нибудь извести меня и совсем убрать с этого света. Пока Бог терпит по грехам моим, я спокойно остаюсь в Кронштадте и служу Богу и людям, хотя и выезжаю часто по просьбам верных и в Петербург, и в Москву, и в другие города. В отставку не выхожу, хотя и ветеран летами, но не дряхлый силами. Пишу и печатаю и всем правду говорю, и не с сегодняшнего дня, а давным-давно, и остаюсь неизменным в своей добропорядочной жизни, как ни клевещут на меня злые языки. Но они дадут ответ Судящему право всей вселенной . Протоиерей Иоанн Сергиев. 22 ноября 1905 года».

Сравнивая это письмо с ранними письмами отца Иоанна в газеты о необходимости учреждения в Кронштадте Дома трудолюбия, нельзя не обратить внимания на его усталый тон. В этом письме много обиды (и справедливой!), но нет той энергии, которая отличала отца Иоанна до его болезни и которая присутствовала даже в филиппиках против Толстого. Единственной настоящей его отрадой остаются ежедневные литургии, всё еще собирающие тысячи людей, а также труды по устроению в России женских монастырей, чем с неустанной и энергичной заботой отец Иоанн Кронштадтский продолжает заниматься до конца дней, ведя духовную и деловую переписку с игуменьями Сурского, Леушинского, Иоанновского монастырей и Пюхтицкой обители. Последней поездкой отца Иоанна стало посещение учрежденного им под Ярославлем Вауловского скита женского Иоанновского монастыря. Все близко знавшие отца Иоанна современники утверждают, что после болезни 1904–1905 годов он не оправился до конца жизни. Он, по-видимому, очень сильно страдал. Осмотревший его царский хирург Вельяминов говорил с ним о необходимости операции рака простаты. Но отец Иоанн не доверял докторам в еще большей степени, чем Лев Толстой. Единственное целебное средство, в которое он верил, были Святые Дары. В последние месяцы жизни он не принимал никакой пищи – только Святые Дары. На последней его фотографии мы видим человека, в котором, кажется, уже не осталось плоти. Одни глаза, неожиданно огромные, распахнутые, лучащиеся.