Н Познанский - Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

: **Ich ging uber Land und Sand,

Da fand ich eine Todtenhand:

Damit stille ich den Brand *88.

Потом уже место лекаря заступил Христос. Между мотивами розы и мертвой руки произошло взаимодействие. Когда же забылся даже и смысл употреблявшегося раньше обряда, то утратилось представление о том, почему в заговорах употребляется мертвая рука. Стал упоминаться просто рука.

**Ich ging uber ein Land,

Da fand ich eine Hand:

Damit stille ich den Brand *89.

Теперь уже рука будет держаться в тексте только потому, что ее прикрепляет рифма к постоянному в заговоре слову Brand (Hand). Вследствие этого изменение текста пойдет еще дальше, лишь бы сохранялась рифма. Получаются такие, напр., формулы:

**Christus hielt uff siene Handt,

Damit stille ick Fuer und Brandt *90.

Unser Heiland Jesus Christus zient uber das gazne Land

Mit seiner Hand,

Damit still ich den Brand *91.

В результате осмысления подобных формул появились новые, в таком роде:

**Mit dieser Gottes Hand

Still ich den kalten Brand

Ut din Hand (Kopp, Foot etc.) *92.

Такова судьба мотива мертвой руки. Лечение головней также отразилось в заговорах, но не в таких широких размерах. Мазурский заговор от рожи:

Jezus szeld ogrodem koprowym z reku i mowil: Nie bedziesz wiecej ogniem pustoszyla *93.

**Maria ging uber Land,

Einen Brand *94 trug sie in der Hand... *95.

Иногда такие заговоры принимают и более пространную формулировку. Таков, например, заговор, рассказывающий, как Мария нашла и благословила Бранд *96. Часто наблюдаемое в немецких заговорах стремление к символическому толкованию образов, порожденных з бытым обрядом, отразилось на этом мотиве. Вот как начинается, напр., один заговор:

Der Herr Jesu Christ ging durch einen grunen Wald,

da begegnet ihm ein brennender Brand,

(das war Gott der Vater genannt)... *97.

Латышские заговоры также знают головню. "Святая баба стоит у этого красного огонька, горящая головешка под мышкою, липовый веник в руках..." *98. В отличие от немецких заговоров в латышских обыкновенно появляется существо не с головешкой, а с веником "Мать огня, девица в золотой курточке, медная метла в руке" *99. Образ существа, заметающего огонь, специально латышский. У латышей сохранился и соответствующий ему обряд. Вечером надо заметать огонь пеплом и ставить на нем крест *100. А заговор гово ит: "Три бабы сидят у огня: у всех веники в руках; когда огонь выгорает, они его заметают..." *101. Обращу внимание еще на одно обстоятельство. Как видно из приведенных формул, со словом Brand наряду с Hand и Land рифмуется еще Sand. Мне кажется, это слово привлечено в заговор не одною только рифмой. Это, вероятно, отголосок нового мотива, до нас н дошедшего в чистом виде. Обжог иногда присыпают землей. А у Майкова мы находим заговор: "Где был огонь, будь песок (вар. камень)" *102. Прикладывают глину к воспаленному месту *103.

Переходя теперь от немецких заговоров на русскую почву, мы сталкиваемся с одним из самых загадочных образов народной поэзии. Огненная Мария (красная девица) встречается не только в русском, но и в сербском и болгарском фольклоре. Откуда явился этот образ, до сих пор не разъяснено. А. Н. Веселовский, отмечая приурочение некоторых празднеств в честь Марии Девы к одному време и с празднованием Ильи, приходит к предположению, что "эпитет "огненной" Марии у сербов и болгар можно бы объяснить из отражения Ильи-громовника" *104. Мансикка, оспаривая это предположение, видит источник образа огненной Марии в иконографии. Придержи аясь строго своего символического метода объяснения, он и в этом образе видит символ. Византийская иконография представляет Богородицу, как Купину Неопалимую, как сосуд с огнем. Вот откуда, по его мнению, взят образ огненной Марии *105. Не имея возможности проследить здесь все случаи, где появляется этот образ, я ограничиваюсь только сферою заговоров и попытаюсь поискать, нет ли тут каких-либо указаний на процесс создания образа огненной Марии. Конечно, полученные выводы я и не буду распространять за пределы заговоров.

Прежде всего обращаю внимание на то, что выражение "огненная Мария" в заговорах не встречается. Я этот термин взял лишь потому, что раньше им пользовались Веселовский и Мансикка, и последний подвел под него как раз те явления, о которых я сейчас наме ен говорить. В заговорах упоминаются просто "огненные девицы" *74 и подобные им образы, без названия имен, или упоминается Богородица, Неопалимая Купина *75, но без эпитета "огненная". Под понятие "огненной Марии" Мансикка подвел образы, не носящие этого имени, а только напоминающие его. После этого замечания начнем сопоставление данных. Прежде всего оказывается, что при лечении "вогнику", "огнища" у русских употребляется аналогичное средство с немецким. Немцы обводят больное место головешкой, ру ские "кружка вогника первым угарочком з лучины" *76. Поэтому и заговорные мотивы, связанные с этими обрядами, должны быть сходны. И действительно, сходство находится. В немецких заговорах появляется Мария с головешкой: ею она унимает "огонь" *77. В русских заговорах есть нечто подобное. Так, в одном заговоре читаем: "На острове на Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери: первая с огнем, вторая с полымем, третья руду заговаривает и ломоту..." *78. Заговор этот читается от крови, а не от "огня . Но атрибуты дочерей показывают, что они попали сюда из другого мотива. Три дочери очень напоминают латышских трех баб у огня, или бабу с головешкой под мышкою. В русских заговорах 3 девы чаще всего приурочиваются к заговорам от крови; но иногда бол ше им в этих заговорах не приписывается огонь. В данном случае, очевидно, произошло слияние двух заговоров. Один заговор был от крови, и в нем, как и в других заговорах от крови, говорилось о трех девах. Другой же заговор, от "огня" или какой-нибудь ходной болезни, говорил о бабе с огнем, с полымем. Когда произошло слияние, то 3 девы были обращены в 3 дочерей бабы, и ее атрибуты перешли на них. Немецким заговором с Богородицей, несущей огонь, соответствует русский заговор от сибирки с таким обра ением: "Неопалимая Купина, Пресвятая Богородица, не пали ты своим пламям, Господним Духом; укрой, утеши от огня и от пламя..." *79. Навеяно ли такое обращение к Богородице иконографическими впечатлениями или чем другим, не знаю. Для меня важно сейчас только отметить, почему именно потребовалось введение в заговоры такого образа. Очевидно, и на русской почве было то стремление, какое наблюдалось в немецких заговорах: смысл и целесообразность лечения головней (огарком) хотели подкрепить божественны авторитетом, преданием. Поэтому, как в немецких заговорах у Богородицы оказывается в руках Brand, так и в русских появляются девы с огнем - с полымем. Как в немецких заговорах Богородица унимает "огонь", так и в русском к ней обращаются с просьбой не жечь "своим пламям". Однако такой ясной разработки этого сюжета, как у немцев, в русских заговорах не имеется. Возможно, что требующиеся редакции просто утрачены. Но возможно, что они и не развились настоящим образом. А произойти это могло по той причине, что развитие мотива, происшедшего из однородного с немецким обряда, пошло в ином направлении, чем у немцев.