Афонский патерик или Жизнеописания святых на Святой Афонской Горе просиявших

8) Седьмого числа февраля месяца его честная старость стала несколько ослабевать. И вот тотчас блаженный старец Симеон тихо подозвал меня недостойного и уничиженного и начал говорить мне святые, честные и сладкие слова: «Чадо мое, сладкое утешение моей старости! Тщательно внимай моим словам и не оскудеют источники твоей жизни; сохрани их в своем сердце, потому что они суть жизнь для всех, их обретающих; особенно храни свое сердце, ибо здесь источники жизни; да не будут твои уста строптивы и готовы на обиду; глаза твои пусть прямо смотрят и веки твои да поднимаются праведно; ходи право своими ногами, исправляй свои пути, не уклоняйся ни направо, ни налево: правые пути знает Бог, а пути неправые развращенны; право делай свое учение и твое хождение да будет в мире. Сын! Внимай моей мудрости, услышь мои слова и сохрани мою добрую мысль; я говорю тебе, что чувствую: храни, сын мой, закон твоего отца, не оставь наставления твоей матери; послушай теперь меня, сын мой, и будешь счастливым, ибо блажен муж, который послушает меня, и счастлив человек, который сохранит мои пути; не присоединяйся к безумным, а поищи премудрость и поживешь; разумно исправь сведения, ибо укоряющий злых себе самому досаждает и обличающий нечестивого себя самого унижает; не обличай злых, чтобы они не возненавидели тебя, но обличай разумного, и он полюбит тебя; укажи умному вину, и он станет более разумным — это слово к праведному, которое он усердно приимет; начало премудрости — страх Господень, и совет святых разумен, а уразумение закона — благое помышление. Таким образом долго проживешь, и приложатся тебе лета живота». И подняв свои руки, блаженный (Симеон) положил их на моей грешной вые, жалобно начал плакать и сладко лобызать меня; потом стал говорить: «Чадо мое возлюбленное, свет моих очей, утешение и хранитель моей старости! Вот уже приспело время нашего разлучения; вот уже Владыко отпускает меня с миром, по глаголу Его, да сбудется реченное: земля еси и в землю отъидеши , но ты, чадо, не скорби, видя мое разлучение: это чаша общая для всех; здесь мы разлучаемся, там соединимся, где уже нет разлучения». Подняв свои пречестные руки, блаженный отец положил их на мою голову и сказал: «Благословляю тебя; Господь Бог благословен, да поспешит на спасение твое и да подаст тебе вместо земных благ благодать, милость и Царствие Небесное, да исправит путь твоего течения, по которому ты изначала пошел от меня, имея с собою здесь и там мою неразлучную, хотя и грешную молитву». Я же, падши ниц к ногам его, со слезами говорил: «Я насладился многими и великими дарами твоими, о блаженный мой господин, отче Симеоне, но не памятуя всего, я оказался окаянным и неблагодарным: я пристал к бессмысленным скотам и им уподобился; будучи нищим добрыми делами и богатым страстьми, будучи исполнен срама и лишен дерзновения к Богу, осужден Богом и оплакан ангелами, будучи посмешищем для бесов, укоряем своей совестью и пристыжен моими злыми делами, я прежде смерти мертвец и прежде суда сам себя осуждаю, прежде бесконечного мучения я сам мучусь, вследствие безнадежности. Поэтому припадаю к твоим пречестным ногам с поклоном, дабы получил я, неисправленный, ради твоих пречестных молитв некую малую отраду в страшное оное пришествие Господа нашего Иисуса Христа». Когда наступило восьмое число того месяца, блаженный отец сказал мне: «Чадо мое! Пошли за духовником и за честными старцами Святой Горы; пусть придут ко мне, так как день моей кончины приближается». Я исполнил его повеление, и пришло множество монахов, подобно благовонным цветкам, цветущим в той святой пустыни. По приходе к нему они друг от друга приняли мир и благословение, и блаженный не дал им отойти от него, говоря им: «Останьтесь при мне, пока вы, после отпевания моего тела вашими святыми и честными песнями, погребете меня». Блаженный старец, начиная с седьмого часа и до своей смерти не принял ни хлеба, ни воды, а только ежедневно причащался святых и пречистых Таин Тела и Крови Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.

9) 12-го числа того же месяца я заметил, что блаженный старец близок к смерти, и сказал ему: «О блаженный отче Симеоне! Вот уже близок твой благой переход в вечный покой, хотя я уже слышал твое благословение твоему наследию, но теперь дай им свое последнее благословение». Блаженный, подняв руки, со слезами начал говорить: «Троице святая, Боже наш! Славлю Тебя и благословляю Тебя; молю Тебя и представляю себя Тебе. Даю моему наследию третье благословение. Господи Вседержителю, Боже отец наших: Авраама, Исаака, Иакова и праведного семени! Сохрани и укрепи державу бывшего моего владычества; на помощь им отныне и до века да будет Пресвятая Богородица и моя, хотя и грешная, молитва. Даю же им прежнюю заповедь: да будет между вами любовь; кто ее нарушит, да уничтожит его и семя его Божий гнев». Я же на это сказал «Аминь». — После этого блаженный старец сказал: «Чадо мое! Принеси мне образ Пресвятой Богородицы, ибо я дал обет пред ним испустить свой дух». Я исполнил его повеление. Был вечер. Блаженный старец сказал: «Чадо мое! Будь добр, возложи на меня погребальную рясу и наряди меня точно тем святым образом, как мне лежать во гробе; распростри на земле рогожу и положи меня на ней; под мою голову положи камень, пусть я здесь лежу до тех пор, пока Господь посетит взять меня отсюда». Я исполнил все, им заповеданное.

Все мы смотрели и горько плакали, видя таковое неизреченное Божие смотрение на сем блаженном старце, ибо как и здесь он просил у Бога, и Бог дал ему в державе, так и до сей минуты не лишил его ни единой духовной пищи, но все ему исполнил. Поистине, возлюбленные мои братия и отцы, чудно было видеть того, коего боялись и трепетали все страны, подобным одному из странных, нищим, обвитым мантией, лежащим на рогоже на земле, с камнем под головой; ему все кланялись, а он умиленно у всех просил прощения и благословения. Была ночь, когда все, простившись и благословивши друг друга, разошлись по кельям читать правило и затем несколько отдохнуть. Я же с одним иереем, мной оставленным, всю эту ночь остались при блаженном старце. В полночь умолк блаженный старец и больше не говорил ко мне. Когда настало время утрени и началось пение в церкви, опять просветилось лицо блаженного старца и, обратившись к небу, он сказал: «Хвалите Бога во святых Его, хвалите Его во утверждение силы Его». Я же сказал ему: «Отче! Кого ты видишь и кому говоришь?» Он же, посмотрев на меня, сказал: «Хвалите Его в силах Его, хвалите Его по множеству величествия Его». И сказав эти слова, он тотчас испустил свой пребожественный дух и умер о Господе. Я же припал к его лицу и долгое время горько плакал; поднявшись же, я благодарил Бога, что Он сподобил меня видеть таковую кончину сего преподобного мужа [ 72].