Валад Бахауддин - Утопленная книга. Размышления Бахауддина, отца Руми, о небесном и земном

Блейк полагал, что деление на тело и душу, подобное предполагаемому здесь, является источником жестокостей, подавления половой сферы и уничтожения радости. Мы согласны с этим, но есть и другая сторона. Человеческим существам действительно присущи похоть и ненасытность, жадность и лень, повинующиеся собственным, властным, не столь вечным побудителям. Следуя им, мы иногда доводим себя до состояния, которое никто уже не примет за дом души. Есть ошибки, их можно совершать, даже если мы слышим другие голоса — интуиции, души и сердца. Конфликт и подразумеваемые границы, что обозначены в данной главке, действительно существуют. Тело нуждается в строгостях, чтобы по-настоящему глубоко воплотить душу. Еврейский богослов и философ Абрахам Хешель пишет в книге «Бог в поисках человека»: «Мы не должны ни третировать тело, ни обожествлять дух. Тело — это основа, шаблон, закон; дух — внутреннее развитие, непосредственность, свобода. Тело без духа — труп, дух без тела — призрак».

Бахауддин может, и зачастую так и делает, обращаться к определенному человеку — в 1:150, которому очерченные религией рамки необходимы в качестве действенного ограничения, и потому истина может быть относительной. Тело и душа действительно сливаются в единстве постижения и желания. Кроме того, существует божественная субъективность, способная проглядывать через линзу человеческого желания, обращая его в часть тайны.

Любовь Бахауддина к человеческой энергии в любой форме кажется нам необычайно привлекательной. Он, как и Уитмен, приемлет все, говоря, что мы масштабные и противоречивые существа, облаченные в безрассудные щегольские формы. Но он также владеет и клинком отрицания как некой гранью, открывающей нас духу иным путем. Оба подхода истинны, актуальны и необходимы. Они поддерживают друг друга. Мы уклоняемся от признания этого, но революционные высказывания Блейка, мудрые и тонкие, — еще не все снаряжение для путешествия. «Изобилие — красит». «Энергия — вечное блаженство», — говорит Блейк. Но не всегда. Есть законная доля бестолкового изобилия и энергий, которые определенно разрушают наше духовное сознание. Достижение равновесия между жесткой дисциплиной и покорностью — одна из важнейших загадок для человека, конечная цель жизни. Бахауддин обитает внутри этой задачи — как и многие из нас.

Также следует подчеркнуть, что, будучи преданным мусульманином, он благоговеет перед Кораном. Он помнит весь Коран наизусть и щедро уснащает свой текст кораническими стихами. В одном месте он пишет: «Мне вспомнился стих из Корана, и хоть он не относится к теме, я приведу его». Подобная вдохновенность стихами Корана изумительна и неподдельна. Цифры в тексте «Дневника» в круглых скобках — отсылки к сурам (стихам) Корана. Отметим, что Бахауддин редко приводит стих полностью. Он берет одну фразу или несколько слов, относящихся или даже не относящихся к ходу его мысли, и вписывает их по-арабски. ( — Прим, англ, перев. В русском переводе данной книги при цитировании Корана использовался также перевод М. Н. — О. Ослеанова. — Прим. рус. перев. Джон Мойн )

Уложить в слова мистическое знание неимоверно сложно. То, что приходит через присутствие, слова выхолащивают и искажают. Еще печальнее переход к тому, что остается на листе, когда высыхают чернила. Восемьсот лет пролегло между временем, когда эти глубоко интимные заметки легли на бумагу и вновь возродились на английском языке американцев, в публикации двадцать первого века. Пришлось преодолеть немало трудностей, но дело того стоило. Работа проходила следующим образом.

Джон Мойн выбирает и переводит с персидского на английский язык выдержки записей Бахауддина, дополняя перевод пояснениями, интерпретациями и минимальными изменениями, чтобы сделать архаичный язык и богословские термины доступными для рядового англоязычного читателя. Затем начинается процесс вторичного перевода, результат которого вы и будете читать. Это похоже на мистическую игру. Ее вел Колман Барке. Заряжаясь образами и идеями, он пытался войти в состояние, близкое к присутствию. Когда это удавалось, перевод исходил не от ума, а из состояния души. Работа с мистическим текстом не сходна с методами науки. Это открытие в себе способности к внутренней сонастроенности с другими присутствиями, скорее, пылкая влюбленность, чем изучение. Вкушание яств, а не чтение меню. Тут нет места дословному, буквальному переводу.

Наш труд представляет собой развертку, толкование, спонтанное видение того, что написано Бахауддином Мистические упования на передачу. Заметим, что Руми использовал дневник отца, например рассказ о четырех птицах. Бахауддин в нескольких фразах описал четырех птиц, что обитают в сознании человека (« Маариф » 1:221—222). Он комментирует стихи Корана 2:260—262, где не сказано, что это за птицы. В Пятой книге « Маснави » Руми развивает мысль отца о необходимости убийства и возрождения птицы нафса с ее последующим преображением. Он вновь и вновь возвращается к этой теме, разрабатывая ее, вводя разные сюжеты и обсуждая множество возможностей. Утка настоятельной необходимости, павлин хвастовства, петух похоти и ворон маниакального накопительства. Можно сказать, что вся Пятая книга, ее четыре тысячи триста тридцать восемь строк — это разработка темы переплавки энергий желания в душевную крепость и сострадательность. Работу Колмана с дневниковыми записями можно уподобить развертке, но это не такое расширение материала, которое наблюдается в просветленных взлетах у Руми.

Ниже приведен перевод Мойна (« Маариф » 2:12) и повторный перевод той же главки Колманом Барксом. Материал выбранной главки разбит на девять частей. Мы выбрали именно эту главку для иллюстрации нашего рабочего процесса из-за нашего интереса к ее тематике и из-за того, что это наиболее показательный пример развертки, поскольку нам пришлось ввести некоторые детали, а также заключительный пассаж, который легко обнаружить, сравнив подстрочный перевод Джона Мойна и повторный перевод Колмана. В главке говорится о природе сэма , о ритуале слушания и воздействии музыки, речи и пения стихов и Писания — всего того, что обычно принято в кругу суфиев.

1. Сэма — слушание песен и произносимых слов под музыку — неприятно, если оно неритмично, и правильно, если оно ритмично.

Повторный перевод : В сосредоточенном слушании есть свой пульс. Без этого трепета оно мертво.

2. Точно так же не может быть приятна неблагозвучная речь.

Повторный перевод : Слова, музыка и движения во время сэма возникают и сменяют друг друга нестесненно — как фразы в дружеской беседе.