Конкордия Антарова (Кора) - Две жизни (ч.II, т.1-2)

— Я приветствую вас, Лиза, от имени моего отца, — сказал, здороваясь, Николай. — Вот его письмо к вам. А вам, капитан, лорд Бенедикт просил передать эти два портрета. — Николай подал ему зелёную коробку, на которой был изображен белый павлин.

Будучи не в силах удержаться, капитан открыл коробку и увидел в ней два портрета, вложенных в одну общую складную рамку. Два чудесных лица, лорда Бенедикта и Ананды, глядели на него в рамке из переплетающихся лилий и фиалок. Капитан вскрикнул от радости и удивления, и пока все столпились вокруг, рассматривая подарок и восхищаясь им, Лиза в стороне читала письмо Флорентийца:

"Друг, сестра и будущая ученица. — Нет у человека сокровища ценнее мира в сердце. В эти важнейшие минуты Вашей жизни думайте не только о себе и окружающих Вас, но и обо всех, несущих в себе в этот час залог будущей жизни. Думайте не только о счастливых и любимых, как Вы сами, но и обо всех брошенных, плачущих и не имеющих ни угла, ни работы, ни денег. Думайте обо всех, не знающих, как им справиться с нищетой и вынести в мир священную новую жизнь, бьющуюся в них.

Первый же раз, когда будете играть публично, отдайте весь свой сбор покинутым матерям. И за всю Вашу жизнь никогда не бросьте камень осуждения в девушку-мать. Но постарайтесь пригреть и утешить каждую. Лилии, что я подал Вам сегодня в чаше великого Будды, примите как дар моего уважения Вашей чистоте и любви. Храните чистоту отношений с мужем и детьми и раскрывайте всё шире сознание, всё выше ищите источники вдохновения, и Вы придёте к тому моменту самообладания, когда сможете вступить на путь ученичества.

Тот, кто слышит в искусстве голос сияющего Бога, тот уже носит в себе знание вечности Жизни. Поняв однажды Жизнь как вечное милосердие, нельзя быть несчастным.

В Ваш счастливый день, в своей счастливой любви, помните о несчастном дне и несчастной любви других. Ищите знания, чтобы понять, что несчастья нет как такового. Всё — все чудеса и все несчастья носит в себе сам человек. Когда же ему открывается знание, он становится спокойным, ибо Мудрость оживает в нём. Не ищите чудес, их нет. Ищите знание, — оно есть. И всё, что люди зовут чудесами, всё только та или иная степень знания. Ваш вечный друг Флорентиец".

Чувство особенной радости, какое-то ещё не испытанное ею сознание большого и светлого счастья наполнило Лизу. Она спрятала драгоценное письмо на груди и подошла к матери, державшей чудесную рамку с портретами.

— Я думала, что красивее лорда Бенедикта не может быть никого, — говорила графиня. — Теперь не знаю, кому отдать предпочтение. Быть может, этот незнакомец и не так классически прекрасен, как лорд Бенедикт. Но в его лице есть что-то особенное, какая-то пленительная светящаяся доброта, перед которой даже трудно устоять на ногах. Хочется пасть ниц. Но, возможно, это только иллюзия.

— Недолго ждать, чтобы решить этот вопрос. Завтра вы его увидите, — сказал Николай. — Во всяком случае, стоит вам посмотреть на сияющего Джемса, и вы, графиня, убедитесь, что живой облик Ананды превосходит его портрет. Джемс, по-моему, молится на Ананду и употребляет всё усилие воли, чтобы сейчас же не выхватить из ваших рук портреты своих обожаемых друзей.

Графиня возвратила портреты капитану, не обратив внимания на чудесный рисунок рамки, а Лиза тотчас заметила тождественность его с рисунком её головного убора, с переплетавшимися лилиями и фиалками на медальоне и браслете.

— Джемс, фиалка и лилия должны стать нашими цветами. Пусть они будут символом пути к самообладанию. Ах, если бы научиться никогда не раздражаться и никого не судить! Как легко было бы тогда жить на свете, как просто общаться с людьми, потому что больше всего меня тяготит моя раздражительность и требовательность к людям.

— Чем больше ты будешь понимать, чего достигли эти люди, — тем яснее станет тебе, куда и как направлять мысли, когда будешь в неустойчивом состоянии духа. Любя так, как мы любим друг друга, надо помнить только, с кем, где и для чего мы живём. В своей любви мы не забудем тех, кто сделал нас такими счастливыми. И в свою очередь, в своём счастье не забудем тех несчастных, которые повстречаются нам.

Граф пришёл звать к столу, извиняясь, что такой экстренный обед может быть с изъянами, особенно по части вегетарианского меню. Но видно было, что он в своей сфере, что угощать людей в своём доме составляет не последнее из удовольствий графа.

Весело летел обед, за которым Лиза много и тепло говорила с Алисой, впервые оценив большую музыкальность и вокальную образованность своей новой подруги. Сегодня Алиса особенно сильно действовала на Лизу своей простой добротой и сердечностью. Лизе казалось, что Алиса совершенно забыла, что тоже молода и прекрасна, что её игра увлекает сердца людей, что и ей надо жить своей личной жизнью. Лизе казалось, что Алиса живёт только её, Лизиными, интересами, её счастьем, только её игрой, её ближайшим будущим. Лиза не представляла, как бы она могла забыть о себе, о своём счастье, о своей любви хотя бы на миг.

— Вы, Алиса, всё ещё говорите Лизе «вы», — вмешался в их разговор Джемс, сидевший рядом с Лизой. — Как это возможно при вашей любви к людям вообще, и ко мне и Лизе в частности.

— Ты или вы, какое это имеет значение, дядюшка. Кроме того, Лиза, благодаря вашей милости, попала мне в тётки. Должна же я оказывать ей двойное почтение, — смеялась Алиса.

— Это не по-русски, дочка, — поддержал капитана граф. — Раз у мужа племянница, — ты должна в ней любить его самого. Изволь пить с Алисой брудершафт, и я примажусь к этому делу.

— Как много вам придется выпить брудершафтов, папа! У Алисы есть ещё кузен Генри и тётя Цецилия. И ещё найдутся родные.

И обед пролетел, и вечер пролетел, и гости уехали, а Лизе всё казалось, что то было лишь мгновение. Когда Джемс подошёл к ней проститься до завтра, ей и жаль было его отпускать, и хотелось побыть одной, чтобы подумать обо всём пережитом за такое короткое время.

— Думай, дорогая, о белом Будде и о письме Флорентийца. Мы будем врозь сегодня, но в мыслях я буду весь с тобой. И всю остальную жизнь каждая разлука с тобой будет только внешней. Где бы я ни был, — ты будешь рядом.

Простившись, Джемс уехал в очаровательный тихий домик, чтобы провести ночь подле белого Будды.

Войдя в комнату, где еле виднелась статуя, подножье которой, как и всё вокруг, ещё было убрано цветами, источавшими приятный аромат, Джемс сел на низенький диван и в полумраке стал вглядываться в божественное лицо царевича, оставившего всё земное для истины.

Впервые Джемс был здесь один после своей фактической свадьбы. Как он и обещал Лизе, мысли его были с нею.

Джемс вспомнил всё их давнее знакомство, и такой короткий по времени, но напряжённый по чувствам роман. Ему казалось чудом всё совершившееся. Сколько лет он прожил, ни разу не подумав о женитьбе и даже гордясь репутацией безнадёжного холостяка, которая прочно за ним утвердилась. И вдруг девушка, едва вышедшая из детства, стала его женой, частью его собственной жизни. Глаза его привыкли к темноте, и он теперь различал гирлянду цветов, брошенную рукой Ананды в чашу вместе с письмом и браслетом для Лизы.