Анна Яковлева - Волшебная гора

У Лены почти полностью поражено левое легкое. Худая, плоска, беззубая, с орлиным носом и большими навыкате голубыми глазами, Лена все время ругается матом.

Дома Лену ждут родители и трехлетняя дочь. По сведениям, Лена попала в диспансер сразу после родов.

Как первое, так и второе пришествие Елены в диспансер сопровождается лав стори.

Сейчас у Лены роман с Колей тщедушным субъектом из соседней палаты.

Вторая группа инвалидности не препятствует нахлынувшим чувствам, а ожидание резекции легкого и риск быть уличенной придает страсти остроту, как перед боем.

Бог присматривает за Леной издалека, и она этим вовсю пользуется.

Чем ближе время «Ч», тем больше отвязывается Елена. Перед вечерним обходом расправляет постель, создает эффект присутствия. После обхода намыливается на всю ночь к любимому. Им двоим не тесно на односпальной больничной койке. Коля на днях получил пенсию, и джин-тоник течет рекой с пятницы до понедельника. Голубые глаза навыкате наливаются кровью, Лена становится подозрительно молчаливой. В палату является утром, падает и спит до завтрака. Затем молча поглощает кашу, запивает ее холодным чаем и снова заваливается спать.

– У Ленки мать с отцом тоже пили, пока здоровье было,– сплетничает Ирина,– Ленка и предшественника Колькиного здесь подцепила. Выписалась в прошлом году с Сашкой отсюда. Пожили и разбежались. Сашка тоже пил. Мать Ленкина его выгнала.

Выходит, Лена у нас потомственная пьянчужка.

Ясно, что Господь попустил ей болезнь для вразумления, только Лена не вразумляется. Она как-то умудрилась болезнь превратить в праздник. Мрачный пир во время чумы. На ум приходят строчки: «Где стол был яств, там гроб стоит…».

«Неужели,– с сомнением думаю я,– спасительное попущение никого не спасло? Или все-таки спасет?».

***

Каждый вечер после ужина и приема таблеток мы включаем кварц в палате и перебазируемся в коридор. Коридор превращается в подобие Бродвея. Здесь мыкаются такие же страждущие-болящие. Здесь играют в карты, коротают время за разговорами и сплетнями. Здесь случаются судьбоносные знакомства и любови.

Любители одиночества терпят фиаско: уединение возможно только в туалете.

Но стоит встать к окну лицом, возникает иллюзия покинутости.

За окном в снежных обочинах лежит трасса. «Кому-то же пришло в голову построить ПТД вдоль дороги»,– думаю я, провожая глазами машины.

Скоро понимаю, что завидую свободе за окном, и отлипаю от стекла.

Повезло: кушетка напротив палаты не занята.

Так вот. Об уединении, которого нет.

Для меня это не прихоть и не блажь. Здесь негде уединиться для молитвы. Нет молельной комнаты или библиотеки. Не предусмотрена.

Молиться приходиться урывками, ловить моменты. Утром я молюсь, когда девчонки еще спят. Но вечером… Вечером я отворачиваюсь к соседкам спиной и утыкаюсь в молитвослов.

За спиной у меня кипит жизнь: орет телевизор, низкими прокуренными голосами что-то обсуждают Лена и Ира, кому-то звонят родные. В этой какофонии не слышно собственных мыслей, не то, что слов.

Альке этот гвалт не мешает. Скрючившись на койке, она рисует с фотографии портрет любимого мужчины.

«Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя»,– шевелю я губами.

Помилуй мя…

От угрозы операции.

От аллергии на препараты.

От микобактерии-мутанта помилуй мя.

Богородица, Матушка Заступница, помоги вылечиться к Пасхе.

Новости заканчиваются, начинаются «Менты». Я бы назвала их «Менты со знаком бесконечности», «Менты ∞».

– Девочки, сделайте потише телевизор!– раздражаюсь я.

Ирина огрызается:

– По губам читать? Купите беруши.

«Или вы себе наушники»,– мысленно огрызаюсь я.

Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный… Достойное по делам моим приемлю…

– Здесь до вас еще не такое было! К нашим девушкам в палату приходили каждый вечер мужики, чай пили и в карты резались, – делится свежими воспоминаниями Алла.

Алле за пятьдесят. У нее правильные черты лица, но когда-то голубые, теперь выцветшие глаза не выражают ничего, кроме усталости.

В анамнезе у Аллы муж, взрослые дети (сын и дочь) и внук. Все живут одной семьей. В этой семье отсутствие мамы-жены-бабушки приравнивается к вселенской катастрофе. Никто не знает, что делать, как жить и что предпринять в том или ином случае без совета и участия Аллы. Телефон у Аллы звонит с 6-00 до 23-00. Алла руководит дистанционно.

Руководитель она строгий. Больше всех достается дочери.

– Бестолочь,-шипит Алла в трубку, прикрывая ее ладонью.– Ты можешь хоть что-то сделать нормально?

В качестве аргумента используется ненормативная лексика.

Сломанный кран, простуда внука, задержка зарплаты – Алла не освобождается ни от чего даже во время болезни.

Сантехника вызывают в расчете на то, что мама Алла потихоньку смоется из диспансера после обхода и встретит его. Мама Алла сбежать не смогла. Кран с перекрытой водой лег на совесть… мамы Аллы.

Голос жены-матери-бабушки уподобляется журчанию ручья:

– Просто сиди и жди врача. Нет, чаем не надо поить. – Алла тихонько смеется. Только с внуком она бывает такой размягченной.

Ручеек превращается в бурную горную речку:

– Что тебе мама сказала? Что ты делаешь? Зачем? Нет! Не нужно полы мыть. Положи тряпку и вымой руки. И позвони, когда врач придет.

Очередной разнос мама Алла устраивает бестолочи-дочери:

– Ты зачем сказала Димке полы помыть? Ты в своем уме? Больной ребенок…

Будь я на месте мамы Аллы, я бы сбежала на край света отдохнуть от домогательства домашних. Возможно, Господь именно это и предусматривал для жены-мамы-бабушки, только ее желание быть незаменимой оказалось сильнее…

***

Очередное кварцевание палаты. Казалось бы – всего полчаса. Но почему-то это насильственное отлучение от койкоместа с каждым разом угнетает все сильнее.

Все как обычно: занавешиваемся масками и выходим в коридор. Как обычно, я утыкаюсь в книжку.

Мимо бродят … не мужчины, нет. Тени. И, прикрываясь книжкой, я думаю вот о чем.

С нашими мужчинами, соотечественниками, россиянами просто беда. Здесь, в диспансере, это особенно заметно.

Мужчины не только чаще становятся жертвами инфарктов и инсультов. Здесь они тоже составляют убедительное большинство: из двадцати палат только четыре – женские, остальные мужские.

Мужчины доводят себя до отчаянного состояния. Зачем? Почему? Загадка.

Есть совсем доходяги. Например, лежачий больной в палате № 11. За сходство с молдаванином его моментально награждают прозвищем Гастарбайтер. Его мучает постоянный, беспрерывный кашель. Завтраки, обеды и ужины Гастарбайтеру приносят в палату нянечки – сил спуститься в столовую у него нет. Зато есть силы по стеночке доползти до курилки…