свящ. Антоний Лакирев - Чающие утешения Израилева

Вот Семь эллинских мудрецов размышляют о пути, которого следует держаться человеку, и один из них, Питтак, говорит: «Что возмущает тебя в ближнем – того не делай сам». А вот божественный Пифагор, объездив восток вплоть до самого Вавилона (если не еще дальше!), говорит о бессмертной душе, обитающей в теле как в доме и переселяющейся в новый дом после смерти; он видит мир как гармоничную структуру, в которой все созвучно, как в числах и музыке, и познание которой может дать душе очищение, катарсис. Вот Гераклит, младший современник Пифагора, говорит о том, что человеческие души уходят из мира в иную, высшую жизнь, и что человеческие законы «питаются единым божественным» законом, который он обозначает таинственным понятием логоса . Гераклит осуждает жертвоприношения и почитание идолов; за постоянно меняющимся миром он видит Единое, из которого исходит и куда возвращается все. И вот Ксенофан говорит о Едином Боге, «несравнимом со смертными ни по образу, ни по мыслям», который «без усилия властвует над всем своей мыслью». А еще в дни их юности, в первой половине века, Анаксимандр говорит о невоспринимаемом беспредельном , в котором все берет свое начало . А рядом с ними живут и творят Эзоп и Эсхил…

На противоположном краю земли полулегендарный «старик-младенец», великий Лао-Цзы, возвещает дао покоя и бесстрастия; он ищет мистического проникновения в сущее на путях «внутреннего делания», «искусства сердца-ума». Поиск совершенства и освобождения от мира ведет его к бессмертию в единении с Дао-Небом… Мистический опыт и аскетическое делание могут, по мнению Лао-Цзы (точнее, конечно, по приписываемому ему трактату «Дао-дэ-цзин»), привести жизнь человека в гармонию с небесным Дао, с тем, чем живет мироздание. А где-то неподалеку все в тот же век Конфуций учит этике, отражающей высшую мудрость неба. Дао Конфуция – в человечности и справедливости, мужестве и вежливости, братской любви и достоинстве человека. Здесь тоже мудрый человек своей нравственной жизнью противостоит силам хаоса, в первую очередь – в социальной жизни. Небесный порядок, своего рода ритм дыхания беспредельного, может стать содержанием жизни, если человек «встроится» в этот ритм, попадет с ним в духовный и нравственный резонанс…

А тем временем за Гималаями оформляется ведическая религия и философия; именно 6-м веком до Р. Х. датируются многие ее тексты. Здесь расцветает практика «совершеннейшего жертвоприношения» – приношения сомы, опьяняющего напитка наркотического свойства (по мнению ученых, это было нечто вроде браги, настоенной на мухоморах…). Но не менее эффективны и изобретенные в Индии иные, ненаркотические способы преодоления личностных ограничений, вроде аскетических и дыхательных техник йогов. Впрочем, с точки зрения последующих столетий все это скорее фон грандиозной личности одного из самых поразительных людей этого столетия, принца Сиддхартхи Гаутамы. Учение Гаутамы Будды слишком значительно, чтобы оценивать его или пытаться изложить вкратце. Провозглашенные Буддой Благородные истины весьма радикальны в контексте его времени: всякое существование принципиально является страданием, но есть путь, ведущий к его прекращению, и есть состояние, в котором страдания нет. На первый взгляд, это мало похоже на то, о чем думают современники Будды, да и само буддийское спасение, своего рода внеличностное бытие – вовсе не то, чего стремятся достичь мыслители Греции, Ближнего Востока или Китая. Но восьмеричный путь, который по учению Будды ведет к нирване, пролегает там же, где ищут смысл и жизнь его современники: благое видение и благая решимость, благая речь и правильное поведение, отказ от насилия и благой образ жизни… Будда не связывает присущее бытию страдание с грехопадением, с повреждением человеческой природы, но если охарактеризовать восьмеричный путь привычным библейским языком, то следует говорить именно о прекращении греха. Как и другие его современники, Будда полагает заключительные этапы пути к нирване в области мистического созерцания беспредельного (впрочем, это в данном случае сторонний термин). Так или иначе, именно Вечное и беспредельное – цель, стремиться к которой Будда призывает своих учеников и последователей; Вечное, приблизиться к которому возможно лишь освобождаясь от греха.

И среди этих гигантов духа живет маленький народ, которому доверено самое главное откровение эпохи: Единое и беспредельное греков, Небесное Дао китайцев, Атман упанишад и «освобождение» Будды – Личность, с Кем возможны отношения от сердца к сердцу. Не «Оно», таинственное и непостижимое, а «Ты», Кто сотворил с нами великое и чудное, славное и ужасное… И этому народу хорошо знакомо правило «не делай другому того, чего не хочешь себе»; за отказ от его исполнения и постигла этот народ вавилонская катастрофа – по крайней мере, именно так объясняли ее пророки первой половины века.

История народа Завета в середине 1-го тысячелетия до Р. Х. полна драматическими событиями, далеко не все из которых зафиксированы в библейских текстах. Политика переплетается в них с верой и религией столь тесно, что порой невозможно отличить одно от другого… В конце 8-го века (точнее, в 722 году) ассирийцы захватили Северное царство и его столицу, Самарию, и самостоятельное существование израильтян на Севере прекратилось. Немногие сумели бежать на юг, в Иерусалим, но они принесли с собой бесценные документы: записи идущего от Моисея предания, которому со временем предстояло войти в текст Библии.

В течение почти целого столетия после падения Самарии цари Иудеи с трудом сохраняли свое государство. В сущности, будучи попеременно вассалами то Египта, то Ассирии, они временами вступали в союзы с такими же малыми государствами и восставали против окружавших их великих держав – Палестина была своего рода буферной зоной, и те, кто не владел ею в данный момент, были заинтересованы в том, чтобы поддерживать мятежи ее правителей. В угоду политической необходимости (а может быть, и без такой причины), иудейские правители не придавали слишком большого значения религиозной, культурной и национальной идентичности своего народа; все время существовала опасность, что поддерживаемое правителями язычество возобладает над верой в Единого Бога, и она будет забыта. Правители, как им это свойственно во все века, считали религию страны своего рода идеологическим обеспечением, и если приходилось чтить чужих богов – что ж, ничего не попишешь… А вслед за правителями и весь народ склонялся ко все большему синкретизму. Насколько можно судить, среди тех, кто оставался верен Единому Богу, были пророки, мужественно обличавшие измену единобожию – но, как свидетельствует пророк Иеремия, «пророков ваших поядал меч ваш, как истребляющий лев» (Иер. 2:30).