Владимир Константинов - Между земным и небесным

Вы можете провести опыт: если вас посетили плохие мысли, остановите их и сместите внимание на свое тело, вы обнаружите напряжение в мышцах. Они сковываются непроизвольно, реагируя на малейшее движение духа, который допускает негодные мысли. Причина этого находится в страхе перед неизвестностью. Когда человек не понимает, как себя вести в критической ситуации, он испытывает страх и зажим внутренний и внешний. Это происходит рефлекторно. Данный механизм предохраняет человека от необдуманных действий. Это говорит о том, что дух наш теснейшим образом связан с телом. Поэтому, упражняя тело, мы воздействуем на дух и наоборот. И тут мы делаем следующие выводы – где есть место страху, там невозможна свобода и любовь.

В этом месте просто необходимо сослаться на апостола любви:

«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (1 Ин. 4: 18).

***

Как видим, Божественная любовь отличается от любви падшего человека. Чтобы она вспыхнула в душе, ей надо дать простор, а для этого вначале необходимо уничтожить тернии страстей. Часто повторяющаяся ошибка состоит в том, что любовью называют привязанность или влечение к другому человеку. Кажется, это происходит по недоразумению. Такая любовь легко распознается по оттенку эгоизма, который проявляется в ревности и желании безраздельно обладать человеком, как собственностью, лишив его свободы. Такая любовь вопреки той, о которой пишет ап. Павел, ищет своего. И в зависимости от того, сколько человек вложил в другого (неважно, материального или душевных сил), он ждет отдачи в виде взаимности. И кажется странным, когда христиане сравнивают другие религии по наличию или отсутствию в них любви, с помощью которой они пытаются измерить глубину этих религий. Формула «Бог есть любовь» в таком случае используется в качестве мерила. В зависимости от того, присутствует данная установка в религиозном учении или нет, они говорят о его глубине.

«Могут ли закон или энергия быть объектом любви?» – спрашивает диакон А. Кураев и отвечает в книге «Дары и анафемы»:

«Язычество Дальнего Востока имеет не более оснований, нежели язычество Средиземноморья, сказать, что «Бог есть любовь». Высшее начало мироздания здесь называется Дао. Дао – это закон. Он правит, но ничего не желает. Он всем управляет, но не ставит никакой цели. Он проявляет себя в мире людей, но люди для него не более чем предмет воздействия, ибо, как говорит один китайский текст, для Вселенной человек, «если сравнить его с тьмой вещей, похож на кончик волоска лошадиной шкуры» (Чжуан цзы. 17) [99]. И сколь странно выглядело бы утверждение о том, что «третий закон Ньютона любит людей», столь же странно выглядело бы и утверждение о том, что Дао любит людей. Таблица умножения не испытывает любви к нам. И аналогично не стоит приписывать это чувство «всемирному закону Дао».

Во-вторых, любовь не мыслится в буддизме как совершеннейшее состояние бытия. Конечно, буддисты прежде всего люди, и, как и все люди, они считают, что лучше любить, чем ненавидеть.

Но есть все же такое состояние души, которое в буддизме мыслится как возвышающееся над любовью. Это – БЕССТРАСТИЕ. Буддийский идеал недеяния предполагает, что человек должен остановить все свои действия, чтобы они не порождали следствий и не продолжали «кармической цепи» бесконечных чередований следствий и причин. Остановить все действия означает: в том числе и те действия, которые происходят не в физическом мире, а в «ментальном», т.е. – остановить все движения ума и все движения сердца».

Правомерно ли таким образом ставить вопрос? Прежде хотелось бы уточнить, о какой любви идет речь! Если о человеческой, то она не может рассматриваться, потому что замешана на страстях, а если о Божественной, которая отдает, не считая, и ничего не требует взамен?

Вы видите, бесстрастие мыслится в буддизме как возвышающееся над любовью. А о чем у нас шел разговор в начале данной главы? Святые отцы считают бесстрастие даром Божественной благодати.

По слову св. Иоанна Лествичника, «бесстрастие есть воскресение души прежде воскресения тела, или, совершенное, после Ангелов, познание Бога и чистота, вводящая в нетление тленных».

Поэтому данное сравнение кажется странным. Ведь святоотеческое учение о любви говорит как раз о бесстрастии как о «чистоте, вводящей в нетление». Мы знаем множество значений слова «любовь», но нас интересует одно – любовь как производная бесстрастия.

Мы не знаем, сколько значений это слово имеет в буддизме. Но если они говорят, что бесстрастие – это состояние, при котором останавливаются все действия, в том числе и все движения ума и все движения сердца, то мы находим, что в этом есть очень много схожего с православием:

Преп. Исихия, пресвитер Иерусалимский говорит: «Образцом СЕРДЕЧНОГО БЕЗМОЛВИЯ да будет тебе держащий в руках зеркало и смотрящий в него со вне; и тогда ты увидишь, как в сердце твоем будет мысленно написываться и злое и доброе».

«Блюди присно, чтобы никогда никакого помысла не иметь в сердце своем, ни бессловесного, ни благословенного, дабы таким образом удобно было тебе узнавать иноплеменников, т. е., первородных сынов Египетских».

Может быть, все дело в терминологии?

Не хочу, чтобы кто-либо подумал, что я подвожу некую платформу под экуменизм. Напротив, считаю величайшей глупостью, зная тропу, ведущую к вершине, не по ней идти, а бегать вокруг горы, сравнивая тропы.

Мы могли бы обойти данный вопрос, тем более что тема эта весьма сложна, если бы в православной среде не было распространено надмение, порождаемое поставлением себя на первое место при сравнении религиозных течений. В мою задачу не входит опровергнуть дьякона Андрея Кураева – может быть, я чего-то недопонимаю в данной логике – это естественно. Но хочу обратить ваше внимание на тот факт, который встает пред нами во весь рост, как только мы начинаем сравнивать себя с иными религиями.

Православие! Какую гордость мы испытываем произнося это слово и отождествляя себя с ним. Кажется, мы в этот момент соприкасаемся с чем-то великим. Но как только мы отнесли себя к категории «православный», мы тут же отделили себя от всех остальных. Таковы правила игры. Люди, причислив себя к той или иной группе, разделяют традиции данного образования, образ жизни, форму, содержание, ценности. Во всяком случае, так должно быть. И все это запечатывается словом – названием. Если кто-то начинает говорить или действовать, не соотнося свои действия с данным образованием, он автоматически выпадает из него или его исторгает среда, видя в нем угрозу к разрушению системы. Поэтому, любое образование (система) стремится в лице ее лидеров выработать единый алгоритм действий и стремится к однотипному мышлению. Так на этом фоне лучше видно чужака, который, вливая новизну, раскачивает конструкцию.