Николай Шахмагонов - Судьба России в пророчествах русских святых. В законе Всевышнего воля его

что в непросвещённых могло бы произвести колеблемость и самое неустройство, а паче, что осмелился он вместить тут дерзновеннейшие и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ея Императорского Величества и Высочайшего Ея Величества дома, в чём и учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти, по государственным законам, заслуживает смертную казнь; но Ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева вместо заслуженного ему наказания посадить в Шлиссельбургскую крепость с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтоб он ни с кем не общался; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги, запечатав печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции».

Василию Васильеву довелось провести в крепости десять с лишним месяцев.

После смерти Государыни и по вступлении на Императорский Престол Павла Первого, генерал-прокурором был назначен Александр Борисович Куракин, который, разбирая бумаги, обратил внимание на «Дело о крестьянине Василии Васильеве». Куракин поразился точности предсказания дня кончины Екатерины Великой и 12 декабря 1796 года отдал распоряжение коменданту крепости немедленно доставить узника в Петербург. О прорицателе Куракин доложил Императору Павлу Петровичу, и тот повелел привести Авеля во дворец.

В книге о вещем Авеле-прорицателе так описана встреча Государя с монахом:

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоящего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.

Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. Ведомо было Императору Павлу и то, как Авель точно предрёк день кончины его Августейшей Родительницы, в то время уже в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны…

Ласково улыбнувшись, император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг, и в каких монастырях спасался. Выслушав рассказ, вопрос задал такого свойства:

– Честной отец, – промолвил Император, – о тебе говорят, да и сам я вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты прозорливыми очами о роде моём во мгле веков и о Державе Российской? Назови поимённо преемников моих на Престоле Российском, предреки их судьбу.

– Эх, Батюшка-Царь! – молвил, покачав головой, Авель. – Почто себе печаль предречь меня принуждаешь?

– Говори! Всё говори! Ничего не укрывай! Я не боюсь, и ты не бойся!

И заговорил Авель, сначала с робостью некоторой, а затем всё смелея, ибо знал, что правду изрекают его уста.

– Коротко будет царствование твоё, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя…

Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…

Но народ Русский правдивой душой своей поймёт и оценит тебя и к гробнице твоей понесёт скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец, неправедных и жестоких.

Число лет твоих подобно счёту букв на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном дому твоём: “Дому Твоему подобаетъ святыня, Господи, въ долготу днiй…”.

– О сём ты прав, – изрёк Император Павел Петрович. – Девиз сей получил я в особом Откровении, совместно с повелением воздвигнуть собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок. Вождю Небесных воинств посвятил и замок, и церковь».

Далее в книге рассказывается:

«А к словам сим Павла Петровича сказать следует пояснительно многим известное. Странное и чудное видение бысть часовому, у летнего дворца стоявшему. Во дворце том, в лето Господне 1754 сентября 20, Павел Петрович родился. А когда снесён был дворец, на том месте замок Михайловский воздвигся. Предстал часовому тому внезапно, в свете славы Небесной, Архистратиг Михаил, и от видения своего обомлел в трепете часовой, фузелея в руке заходила даже.

И веление Архистратига было: в честь его собор тут воздвигнуть и Царю Павлу сие доложить, непременнейше. Особое происшествие по начальству, конечно, пошло, а оно Павлу Петровичу обо всём доносит. Павел же Петрович отвечал: «Уже знаю!» Видать-то до того ему было всё ведомо, а явление часовому вроде повторения было…

– А пошто, Государь, повеление Архистратига Михаила не исполнил в точности? – сказал Его Величеству Авель со смирением. – Ни Цари, ни народы не могут менять волю Божью… Зрю в сём преждевременную гробницу твою, благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет…

Государь промолчал, оценивая сказанное. Возражать не стал.

– Что же скажешь ты о Державе Российской? – напомнил после паузы Авелю.

– Было в молитве Откровение о трёх лютых игах: татарском, польском и грядущем ещё – безбожном (жидовском).

– Что? Святая Русь под игом безбожным? Не быть сему во веки! – гневно возразил Император Павел Петрович и тоном уже иным, грозным, прибавил: – Пустое болтаешь, черноризец!

Авель хитро сощурился и спросил со значением:

– А где татары, Ваше Императорское Величество? Где поляки? И с игом жидовским то же будет. О том не печалься, Батюшка-Царь: христоубийцы понесут своё.

– Что ждёт преемника моего? – спросил Император Павел о судьбе наследника престола.

И снова Авель изрёк для Государя неожиданное:

– Француз Москву при нём спалит, а он Париж у него заберёт и Благословенным наречётся. Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец Царский, и подвиг Царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божьих…

– А кто наследует ему? – поинтересовался Император.

– Сын твой Николай…

– Как? А разве у того, кого нарекут Благословенным, не будет сына? Но, коли так, наследует ему цесаревич Константин!?

– Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою, и от мора кончину приемлет. Начало же правления сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерьянским зачнётся. Сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божья, Россию покрывающая… Лет через сто, примерно, после того, оскудеет Дом Пресвятой Богородицы, в мерзость запустения обратится…

Читать дальше