Олег Чекрыгин - Миряне. Печальнейшая повесть

От общения с о. Глебом осталось воспоминание о чувстве острого и боязливого любопытства по отношению к человеку, занимающемуся чем-то запретным, опасным. Казалось, что этот гость находится чуть ли на нелегальном положении, и может навести на нас беду. Таково было положение церкви и священства во времена, когда готово было сбыться обещание Хрущева «в восьмидесятом году показать по телевизору последнего попа». Однако с деньгами наш гость обращался вольно, Библию он нам подарил «на память», по своим таинственным «делам» разъезжал по всей Москве только на такси, и напоил меня дорогим коньяком, щедро закупленным в попутном ресторане по двойной цене, до такой степени, что окончания вечера я не запомнил. Много позже до нас доходили слухи о том, что этот талантливый человек начал всеръез спиваться, у него возникли тяжелые проблемы на службе и в семье, он лечился… Все это тогда казалось мне удивительным, странно несовместимым с особенным, я уже говорил, чувством уважительного интереса, пробудившегося во мне при встрече с тем, кто являлся носителем необычайного явления человеческого духа – Веры в Творца. Именно этим он для меня стал в то время – реальным соприкосновением с обособленным миром верующих в Бога. Хотя самому мне до веры было еще ох как долго и далеко.

Вторая в моей жизни встреча со священником произошла намного позже, при обстоятельствах, всем хорошо знакомых: я решил креститься. Крестины проходили в обстоятельствах экзотических: в Феодосии, весной, на Пасху. У крестившего меня священника загорелся дом. Храм опустел: служивые поспешили на пожар, спасать добро. А я отправился на вокзал и сел в поезд, идущий в Москву: пора было возвращаться в свою колею.

Через месяц я сидел в гостях у пожилых интеллигентов, и на вопрос, почему я крестился именно в Православной церкви, ответил: «Просто потому, что мы – русские, и это наша церковь», – я и вправду тогда так думал.

Почему я вообще крестился? Мне в голову не приходила эта мысль, когда весной 80-го я ехал в Крым навестить Ирину, ставшую мне крестной матерью. Провожавший меня странный парень по кличке «мсье Пьер» сунул на прощание тонюсенькую книжицу – почитать в поезде. Оказалось – Евангелие.

Я ехал в гости к женщине-чуду, имевшей невиданную власть над материей. Предыдущая, первая встреча с ней перевернула мою примитивную самоуверенную убежденность в собственной правоте во всем. Тогда впервые я сказал себе: «Ничего не понимаю», – единственное, что вообще может человек утверждать с уверенностью. Боже, как часто с тех пор я это повторял!

А приехал – к «церковной бабушке», сидевшей под иконами в платочке, и красившей пасхальные яйца. В дороге я впервые прочитал Евангелие. Но убедила – она, примером: «Если эта верует, значит – Бог есть!». Прозрение… Пять суток, проведенных почти без сна и еды. Что чувствовал прозревший слепец? Что мог он понять, увидев?

Однако, сама встреча со священником, крестившим меня, запомнилась не только пожаром, но больше как зримый образ: я стою в толпе верующих людей, посреди церкви, и над нами возвышается фигура человека в причудливом, но не смешном, а страшном, внушающем почтительный ужас, наряде. Мы стоим как бы у ног его, и он, видя нас всех, ведет общую речь, при этом к каждому обращаясь в отдельности. Глядя на него снизу, и чувствуя себя таким маленьким рядом с этим гигантом, великим вождем, я понял то, что осознал не сразу: вот мое место. Как сказал герой детской книжки, отведав рыбьего жира: «это то, что Тигры действительно любят!».

***

Все это пришлось пересказать, чтобы напомнить себе и всем, как воспринимается вера пришедшими в церковь впервые. Так уж получается, что носителем веры для новенького сразу же становится священник: он здесь «главный», значит, к нему обращено внимание ищущих, которые «да обрящут» – через священника. Войти в церковь просто: отворил дверь, и вот ты уже внутри, среди таких же как ты, людей, у которых на лбу их вера не написана. А вот стать «как он», чтобы твоя вера была всем видна, в глаза бросалась… Он – человек «первого сорта», и если хотим чего-нибудь достигнуть на новом для себя поприще веры, то вот она, цель реального продвижения на пути «к Богу». Цель, безусловно могу сказать об этом, ложная. И многие из тех, кто искренне искал себя в Боге, на десятилетия запутались в кривых дорожках церковной карьеры, и наконец, разочарованные, повернули вспять, к выходу из тех самых дверей, во всем обвиняя Бога, веру, церковь – но только не себя. Другие путаются до сей поры, и уже начали спиваться, «и развратились сердца их». Большинство же по прежнему исполнено искренней самоуверенности в том, что им известны простые ответы на все вопросы бытия, что только они знают – и всех научат – как жить, что делать. Более того, что все это дано от Бога, и принадлежит им по праву. Так сказать, по должности. Как это печально…

Вообще, соблазн церковной карьеры так велик для пришедшего в церковь из-за бедственного недоразумения, настолько утвердившегося в церковной среде, что ему приписывается, опять-таки, чуть ли не божественное происхождение. Попробуем разобраться.

Человек обретает веру вне чего бы то ни было: церквей, храмов, общин, конфессий – как Дар Божий. Подчеркиваю, именно Веру в Бога, которую еще только предстоит осознать. Это совершенно не относится к «удовлетворению религиозных потребностей», для которого вполне достаточно подражать понаторевшей в храмовой практике соседке. Отсюда до собственно Веры – как до звезды небесной, путь неблизкий, да и кто еще пускаться идти захочет в такую даль безвестную, от добра-то…

Но кто-то эту Веру получил, как Дар – даром, бесплатно, безтрудно. Почему, зачем – не здесь и не теперь об этом речь. Получивший Дар Веры оказывается этим даром весьма обременен – так смешно устроена жизнь. К примеру, если нет денег, то изводим себя их добычей. А как повезет добыть – новая докука: как сохранить, да на что истратить, да как бы не прогадать, а там глядишь, опять нет денег. И, знаете, верно, тут не в том дело, что бес виноват. Иногда мне думается, что Господь – очень веселый, и совсем не сердится, глядя на всю эту нашу суетню, но все ждет, когда же мы набегаемся по кругу, устанем, и присядем, чтобы задуматься, взглянуть на небо, а там, глядь, Он нам с Небес улыбается…

Обретший Веру начинает с ней как курица с яйцом носиться, и ко всем приставать за нуждою совета, «как принять всю эту участь, и что все это значит». Рано ли, поздно, ноги принесут его на церковный порог, за которым его уже ждут те, кто точно знает, что нужно делать с его верой: срочно присвоить ей права собственности, и приватизировать ее. В этом лучшем из миров у всего должен быть рачительный хозяин, и хозяином, в крайнем случае, распорядителем веры объявила себя церковь спокон веку на том основании, что права на это даны ей Самим Христом и Богом: ключи от Неба, так сказать, вручены. И начинается. Пришедшему втолковывают (на первых порах добровольцы из числа «братии святого храма сего»), что «вне церкви нет спасения», «кому церковь не мать, тому Бог не отец», и – главное из начальных «истин» – «послушание превыше поста и молитвы». Вот он, момент истины! А там, глядишь, и батюшка в «духовные отцы» взлезает на заарканенного, покоренного, уже объезженного и взнузданного новообращенного «духовного чада». И пошло, поехало. От такой езды и через годы света белого не взвидишь. При этом, заметьте, человек пока сам в себе еще не разобрался. Годы нужны, пока вера из подсознания в сознание прорастет. И задачей-то церкви должно бы являться служение, описанное во всеми читанной книжке «Над пропастью во ржи». Да простит меня Господь, но будь моя воля, я бы по этой книжке кандидатов в священники испытывал. Отбирал бы холденов колфилдов – так зовут мальчишку, главного героя, намечтавшего себе работу беречь от падения и ловить малышей над пропастью посреди ржаного поля – глядишь, может и в священниках бы со временем нужда отпала. Потому как если человеку помогли стать христианином, то чего ж еще? И какие ему посредники пред Богом понадобятся, когда Христос Сам принял его в число братьев Своих? Довольно, смею думать, будет Его посредничества: «…едино стадо, и един пастырь». Пастырь добрый, а не наездник.