Эстер Кей - Я сделан из такого вещества. Алхимия души

– Ну… – замялась служанка, – эти – чуть иные.

– Что ты сказала? – ритмично в такт массажу покачиваясь на кушетке, лениво произнесла Рахав.

– Другие, говорю. – словно невзначай и нехотя констатировала та.

– В смысле? – Рахав откинулась на спину, прервав Реумины движения.

– Они не смотрят на женщин! – развела руками служанка.

– Слышь, Реума, что за новости! – засмеялась, будто монетки рассыпала, вместе со своей напарницей Рахав, убрала от себя ее руки и произнесла, весело скалясь:

– Этот царек содомский тоже до встречи со мной думал, что не смотрит на женщин…

Все трое захохотали.

– Да, хорошо ты его перевоспитала, бедолагу!

Рахав сделала резкий жест, веля им замолчать и вставая. Стало тихо.

– Другие, говоришь, – проникновенно и ласково сказала она, слегка отведя в сторону одну из занавесок и выглядывая наружу.

– Ты не увидишь их, они в углу уселись, – сказала Реума.

– Она не пьют нашу медовуху, – доложила служанка, выйдя и снова вернувшись, – они не пьют вообще ничего, кроме воды, и не едят наших коржей!

Рахав пожала плечами.

– Это еще Ни-Че-Го не значит! – она повернулась к гардеробу, – подайте мне одеться.

Абайе был маленьким мальчиком, когда остался круглым сиротой. Имя его – это прозвище. Сиротка. Раньше такие имена были! Имма (мама), Абба (папа), Саба (дедушка), Марконита (кормилица). А было такое имя – Абайе. Что значит – Сирота. Фамилия его была Бар Нахмани. Будто бы из дома Нахмани он происходит, что, в общем, было правдой. Воспитывался у родных, не у чужих. И Марконита де-Абайе (Кормилица, Воспитательница его) так и вошла в Талмуд благодаря ему.

Был он таким чудесным мальцом, что его даже на двор по нужде одного боялись отпускать. Привязывали колокольчик на шею козленку и вместе с ним отправляли. Чтобы слышать, что все в порядке с мальчиком.

Был он гениальным ребенком, а вся его жизнь, не очень долгая, в труде и трудностях быстро и ярко прошла, метеором промчалась, огненный свет оставила в ночном небе. Как те факелы, которыми он жонглировать любил.

2. Рахав оделась поскромнее и к гостям будто простая прислужница вышла, неся таз с водой для омовения.

– Господа, не потому ли не едите вы, что рук омыть вам не подали?

Величественные люди встали, приветствуя ее и кланяясь.

– Мы будем рады омовению рук и ног, госпожа, но не лучше ли было бы прислать простую служанку, а не выходить самой?

Рахав смутилась.

– Что значит – самой?

Говоривший был седовласый и точь-в-точь лицом, как ее дедушка. Устыдилась она, вспомнила, как ласкалась в детстве к дедушке и какой хорошей девочкой он ее считал.

А тот продолжал:

– Госпожа ведь знать желала, наслышаны ли мы о славе ее? Наслышаны.

Она отвернула лицо. Заговорила нарочито грубо:

– А чего ж тогда к кушанью не притронулись? – и, разыгрывая обиженную, уперла руки в боки.

– Да как же – не притронулись? – старец развернулся и указал на еду.

И точно, еда была съедена! Только объедки лежали.

Рахав все еще разыгрывала из себя простонародье:

– Ну, извините, видать сослепу возвела я на вас напраслину.

Седовласый повысил голос и в глаза ей глянул:

– Дочь моя! Ты увидела правильно. Мы не едим еды ханаанейской. Но Б-г наш готов создать видимость, чтоб помочь нам поладить с тобой.

Рахав растерянно повторила, раз уж они все равно разгадали, кто она:

– Поладить со мной? Нет ничего легче, чем со мной поладить! Только по сто сиклей серебряных кладите, и ваша очередь настанет уже завтра.

Второй гость опустил голову. Старец продолжал:

– Мы не едим ханаанейской еды, понимай это во всех смыслах, дочь моя.

– Тогда что же вам здесь нужно? – посреди этой ее фразы в залу ворвалась группа охранников с улицы.

– Госпожа, твой дом оцеплен у всех входов и выходов. Ищут чужеземцев каких-то.

– Дураки! Как он может быть оцеплен! Крепостная стена протяженностью в тысячи локтей – оцеплена?

– Увы, – обратился к ней старец, – эти люди говорят правду. Не окажешь ли милость и не спрячешь ли нас внутри?

– Еще чего! Наглости вашей нет границ!

Рахав едва не замахнулась на старца рукой. Звякнули браслеты. Внезапно оба гостя переместились в нишу. Было там место не для двух, с трудом даже для одного человека, а они спрятались там чудесным образом. Рахав ничего не оставалось, как задернуть занавеску, распустить блестящий шнур.

Никто не видел, как они туда попали. Даже она этого не понимала. Чудеса.

– Воистину, Баал и Аштарот тут ни при чем! – пробормотала Рахав, равнодушно пройдя между своих домашних идолов, – их кто-то другой опекает.

Она зашла в опочивальню.

– Где мои жемчужные притирания? Ослицы вы, что ли? Смотрите на меня, вылупились!

Служанки сразу засуетились.

– Слушайте внимательно, – раздеваясь снова, формулировала обеспокоенная облавой Рахав, – когда будут вас расспрашивать, говорите: Да, мол, были здесь чужеземцы, но поели и ушли куда-то в город.

– А если ворвутся к тебе сюда, в спальню?

– Кто?

– Ну, эти, чужеземцы.

– Этих я не боюсь. Спальня моя им совершенно ни к чему. Иерихонская стража будет везде рыскать, сбейте их с толку.

– Но зачем так рисковать? – рассудительно произнесла Реума, втирая жемчужную мазь в грудь и плечи госпожи, чтобы кожа ее светилась и казалась еще белее.

– Если передумаю и захочу их выдать властям, то уж тебя точно не спрошу, – отрезала хозяйка и перевела разговор: – Почему корица такая острая? Смолы ароматные закончились? Чувствую, что воскурения не так вкусны, как обычно.

Она перевернулась на спину и вздохнула. Подумаешь, маленький каприз, укрыть пару беженцев, путников, и то она не может себе позволить?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.