Вадим Суворов - Учение о первенствующем епископе в русском православном богословии в ХХ веке

Константинопольскому епископу было предоставлено личное преимущество чести, но пока еще не власти – ни митрополичьей, ни, тем более, как патриарха в местном диоцезе. Согласно Барсову, «период времени между II Вселенским, предоставившим Константинопольскому епископу только преимущество чести по римском, и IV Вселенским Собором, утвердившем первого в патриаршем достоинстве и предоставившем ему “ равные права с римским ”, следует признать периодом времени постепенного развития и утверждения на практике предоставленных впоследствии Константинопольскому епископу действительных прав патриаршей власти в трех диоцезах: Понта, Азии и Фракии» 109.

Усилению влияния Константинопольского епископа способствовало его посредство при решении дел приезжавших в столицу епископов. Со временем из таких находящихся в Константинополе епископов образовался Σύνοδος ἐνδημοῦσα – «Домашний синод», образование и присутствие которого при Константинопольском патриархе, по словам Барсова, «особенно возвышали и окончательно утверждали его значение как первенствующего иерарха на всем христианском Востоке, делая его ipso посредствующим судьей в спорах и несогласиях не только простых епископов, но и епископов с митрополитами разных диоцезов» 110.

Возвышение Константинопольской кафедры не могло не вызвать неудовольствия со стороны Рима и Александрии. Однако пока Халкидонский Собор не предоставил Константинопольскому епископу преимуществ действительной власти, его простое преимущество чести не вызывало в Риме острых возражений. Рим был уверен в недосягаемости высоты своей кафедры, чему способствовал тот факт, что Константинопольские епископы не раз были вынуждены прибегать к защите и заступничеству Рима. Этим они, по словам Барсова, «добровольно как бы признавали власть его епископов над собою и открывали им широкий простор для самостоятельных действий в делах Константинопольской кафедры» 111.

Барсов приводит примеры, когда св. Иоанн Златоуст, осужденный на соборе «под дубом» (403), обращался за помощью к папе Иннокентию I, который объявил действия данного собора недействительными и приглашал к себе в Рим св. Иоанна и Феофила Александрийского для нового расследования дела. Кирилл Александрийский и Несторий Константинопольский также обращались к папе Целестину I по поводу возникших между ними несогласий, и Целестин «во все время этих споров занимал положение посредствующего судьи» 112. Флавиан Константинопольский, обесчещенный на «разбойничьем» Ефесском Соборе (499), прибегал к папе Льву Великому, который, отвергнув деяния названного собора, просил императоров о созыве Собора Вселенского.

Активные протесты Рима вызвало принятие Халкидонским Собором 28-го правила, de jure утвердившего за Константинопольским епископом властные права и преимущества, сближавшие его с епископом Римским.

В выражении «равные преимущества» (ἴσα τὰ πρεσβεῖα) 28-го Халкидонского канона Барсов видит подтверждение того, что Халкидонский Собор признал Константинопольского иерарха «во всем равным патриарху Рима древнего и усвоил кафедре первого то же самое значение, честь и достоинство, каким пользовалась кафедра последнего» 113. Замечание канона «и будет вторый по нем» (δεύτερον μετʼ ἐκείνην ύπάρχουσαν), по мнению Барсова, указывает не на меньшие честь и влияние Константинопольского патриарха, по сравнению с Римским, а лишь на «порядок счета» 114.

В выражении канона «определяем и постановляем о преимуществах святейшей Церкви Константинополя» Барсов видит новый титул Константинопольской кафедры, которым Халкидонский Собор выразил равенство ее по чести и власти с престолом Римским и превосходство перед всеми другими старейшими кафедрами 115.

Впрочем, Барсов признает, что халкидонское определение также имело целью ограничить власть Константинопольского епископа, проявлявшуюся на практике в рукоположении им не только митрополитов, но и подчиненных им епископов. Собор восстановил значение областных митрополитов, оставив за ними принадлежащее им по закону право рукоположения епископов в своих областях.

Барсов также признает, что его объяснение Халкидонского канона в значении равенства Константинопольского епископа с Римским «отчасти расходится с толкованиями греческих канонистов того же правила» 116. Барсов примыкает к точке зрения Аристина, который предлог «по» (μετα) в выражении δεύτερον μετ’ έκείνην ύπάρχουσαν – «и будет вторый по нем» – понимает в смысле хронологическом, как указание на позднейшее по времени происхождение и возвышение Константинопольской кафедры. Соответственно, епископ нового Рима признается Аристином не только равноправным, но и равночестным с епископом старого Рима 117. Зонара и Вальсамон понимали этот предлог в смысле понижения и умаления чести и прав Константинопольского епископа перед Римским. Однако Барсов предпочитает согласиться с Аристином, считая противоположные мнения «напрасной игрой предлогом μετα» 118.

Барсов настаивает на том, что Халкидонский Собор уравнял Римскую и Константинопольскую кафедры по чести и правам, поставив последнюю на второе место после Римской лишь в порядке счета. При этом Барсов отвергает точку зрения как римско-католических писателей, принижавших значение Константинопольской кафедры, так и тех византийских авторов, которые видели в определении Халкидонского Собора подтверждение первенства Константинопольского патриарха над Римским ввиду перенесения скипетра – «царя и синклита» – из ветхого Рима в новый.

В 9-м и 17-м правилах Халкидонского Собора Барсов видит предоставление Константинопольскому иерарху прав высшей апелляционной инстанции по всему христианскому Востоку. В этих канонах, по мнению Барсова, Собор «одинаково предоставил Константинопольскому иерарху высшую судебную власть над высшими церковными лицами по делам спорным, и поставил его кафедру высшим трибуналом посредствующего суда для недоуменных дел по всему Востоку, подобно тому, как это предоставлено Римскому епископу на Западе Сардикийскими канонами» 119. Барсов признает, что под «экзархом великия области» в указанных канонах некоторые толкователи (например, Зонара) понимают в собственном смысле только экзархов Ефеса, Кесарии и Ираклии, однако, по его мнению, бо́льшая часть толкователей указанных правил (в том числе Аристин) справедливо расширяют права судебной власти Константинопольского патриарха на пределы других патриархов и на весь православный Восток.

По замечанию Барсова, «как Сардикийскими канонами, утвердившими за Римским епископом преимущества верховного суда на Западе, не было предоставлено папе права самому требовать к себе на пересмотр каждое решение областных епископов, а ожидать просьбы о сем подсудимых, или представления судей; так и Халкидонский Собор предоставил на волю самих недовольных и обиженных прибегать к суду константинопольского престола» 120. По мнению Барсова, это обстоятельство, делая суд того и другого иерарха свободным, «устраняло всякую мысль о преобладании одного из них над тою или другою половиною христианской Церкви, и вместе установляло начала совершенной равноправности во взаимных отношениях их друг к другу» 121.