Анджей Иконников-Галицкий - Святые и дурачок

Устное предание искажает или отбрасывает детали, но стремится сохранить истину в её смысловом целом.

Можно не сомневаться в итоговом акте древнецерковного предания: апостольская проповедь Андрея Первозванного была увенчана мученической кончиной. Где и при каких именно обстоятельствах? Об этом мы узнаем на Страшном суде.

Всё?

Вроде всё.

Нет, ещё вот что.

Примерно половину своей жизни Андрей провёл в рыбацких трудах вблизи Кинерета. Неизвестно, путешествовал ли он за все эти годы куда-нибудь, кроме как в Иерусалим, по иудейскому обычаю, на праздники. Иудея в то время – дальний угол Римской державы, а окрестности Кинерета – дальний угол Иудеи. Здешний рыбак с точки зрения образованного римлянина, ну, например, Плиния или Тацита – не столько человек, сколько курьёз дикой природы. Как камчадал или эскимос в представлении вельможи просвещённого двора императрицы Екатерины II.

У нас нет уверенности даже в том, что Андрей был грамотен ко времени своего избрания в апостолы. Зачем рыбаку грамота? В нём, в его душе, конечно, от юности свербело что-то – некая жажда истины. Свербение это, подобно солнечным лучикам, сфокусированным стеклянной линзой, подожгло вещество ума и воли. Сначала тлело, потом разгорелось. Наверно, стал ходить в синагогу, где можно было послушать, как читают Писание и как его толкуют почтенные люди – книжники и фарисеи. Но их знания были пресными и бесплодными, подобно высыхающему озеру. Услышав о живом пророке, Андрей пошёл в пустыню (близко: два дня пешего пути; через «море» на лодке – быстрее) и так попал в круг учеников Иоанновых. «Учеников» – громко сказано: просто к Иоанну приходили тысячи и уходили; те, кому позволяли обстоятельства (может быть, сотни), оставались.

Всё это – сугубо провинциальная история. Даже не областного, а районного масштаба. Представьте: Римская держава от Британии до Месопотамии и два дня пути от Капернаума до Заиорданской пустыни.

Андрей встречает Иисуса.

Проходит лет десять. Или пятнадцать. Или двадцать.

И вот апостол Андрей обошёл – где-то пешком, где-то на ослике, где-то в повозке, по рекам в лодке, морем на корабле – Финикию, Сирию, Месопотамию, Армению, Каппадокию, Вифинию, Понт, Лазику, Колхиду, Иверию, Абазгию, Боспор, Таврию, Скифию. И не просто обошёл, а собрал, рассказал, увлёк, убедил, объяснил, зажёг веру, истолковал писания, дал наставления. Составил общины, выбрал предстоятелей, уйдя, не забывал, возвращался, устранял несогласия, примирял враждующих, удалял негодных, уточнял смысл упований. Бывал в тюрьмах, бывал бит и мучим, терпел, обретал свободу – и снова шёл, собирал, учил, утверждал…

Круг его общения – десятки тысяч. Аристократы и бродяги, богачи и нищие, неграмотные простецы и светила учёности. И с нищим он нищ, с учёным учён, с простым прост, с благородным аристократ.

Трудяга-рыбак из Капернаума, про которого неизвестно даже, знал ли он на момент своего избрания грамоту.

Как могло случиться такое преображение?

Тут мы видим следующую картину.

На белом скалистом мысу

Скалистый мыс над тёмно-синим морем. Морская даль круглится как чаша; по ней перебегают сердитые барашки. На белом сухом мысу – площадка с кусочком колоннады, окружённая руинами древних стен и ямами раскопов. Всякий, кто бывал в Севастополе, узнает это место: Херсонес.

Колонны, отбрасывая тени, делают площадку полосатой. Между полос – белокаменное возвышение, на нём – кресло без спинки с икс-образно перекрещёнными ножками. На кресле – сидящая тёмная фигура без черт лица. Ещё три фигуры появляются в проёме руинированной стены: две, по сторонам, тёмные, одна, посередине, как бы слепленная из света. Лучи, исходящие от светлой фигуры, освещают и преображают пространство: колонны и стены дорисовываются до верха, развалины получают стройные пропорции. Сидящий на престоле обретает черты: теперь мы видим человека среднего роста и возраста, лысоватого, гладко выбритого, с безнадёжно искривлённым ртом и скучающим взором, одетого в синий шерстяной гиматий поверх хитона. Возможно, это Плиний, или Тацит, или кто-то рангом поменьше. В его руках связка деревянных навощённых табличек.

Двое вошедших по бокам превращаются в вооружённую стражу. Тот, кто посреди них, тоже являет нам свой облик: он темноволос с проседью, бородат, на обветренном, крупно вылепленном лице орлиный нос, глаза под густыми бровями светлые и лучистые. Одежда поношенная. Лет ему около пятидесяти.

Апостол Андрей Миниатюра XII век Византия

Сидящий на престоле. Ты Андрей, сын Иона, из… (глядит в табличку) Из Витф… Вис…

Андрей. Из Вифсаиды. Только отца моего звали не Ион, а Иона.

Сидящий. Иона? Странное имя. Ах да: ты ведь из этих… Ты иудей?

Андрей. Был иудеем.

Сидящий. Как это – был? Разве человек может перестать быть тем, кем родился? Послушай, а может, тебе даровано римское гражданство? Если ты римский гражданин, то скажи сразу: я отправлю тебя в Рим на суд Кесаря. За казённый счёт.

Андрей. Нет, начальник. Так высоко я не летаю.

Сидящий. Жаль. Съездил бы в Рим. И нам меньше хлопот. Очень надо тут с тобой возиться. А кстати, почему ты говоришь мне неуместное слово «начальник»? Ты должен обращаться «господин».

Андрей. Прости, но я не могу так тебя называть. У меня есть Господин, один-единственный навсегда.

Сидящий. Ты чей-то раб? Так назови его имя и не морочь мне голову. Если он в этом городе, мы вызовем его и решим с ним все вопросы.

Андрей. Это вряд ли получится. Мой Господин далеко, на небе, и Он здесь, с нами.

Сидящий. Что ты несёшь? Ты, что ли, Сфинкс, чтобы говорить загадками? Не серди меня. И без тебя мороки предостаточно.

Андрей. Я просто говорю, как есть, правду. Мой Господин и Учитель, Иисус Христос из Назарета, воскрес из мёртвых и вознёсся к Своему Отцу на небо. Но Дыханием Своим он везде, потому что Его Дыханием дышит вся жизнь.

Сидящий (стражникам) . Он сумасшедший? Кого вы ко мне привели?

Андрей. Начальник, ты умён и справедлив. Что в моих словах кажется тебе невероятным?

Сидящий. Кого привели, я вас спрашиваю? Разве не видно? Человек с такими лучистыми глазами не подлежит моей власти и наказанию. В чём его обвиняют? (Смотрит в таблички.) Ах, ну да, конечно. Еврейские штучки. Вот: на тебя жалуются из синагоги… И вот ещё: почтенные мастера, изготовители священных изображений. Ну, синагога – понятно: эта публика ненавидит нас, а чуть что – бежит к нам жаловаться, выливает на нашу голову свои дрязги. А чем ты досадил этим благочестивым ремесленникам?