протоиерей Сергий Баранов - Лети высоко! Жизнь как молитва

Если творческая задача требует соединить печально-умилительный наклон головы со взглядом прямо на зрителя, иконописец не задумываясь ломает анатомические линии и соединяет склоненную голову со взглядом.

Или – он не станет писать открытым красным цветом губы, которые будут «кричать». Иконописец все уравновешивает простым смелым решением – этим же красным делает несколько штрихов, подчеркивая нос и складку глаз. И все на своих местах.

Посмотрите на историю жизни многих великих деятелей искусства, как трагичны их судьбы, надорван их внутренний мир. Кончина в психиатрическом надрыве великого Врубеля, драма Ван Гога – все это плоды непреображенного творчества, творчества, замыкающегося в самом себе, в психологическом тупике, который не дает радости жизни, а напротив, несет потерю смысла.

Самое главное, что мы должны понять, – Он и есть источник жизни, смысла и вдохновения. Наша самоизоляция от Него является движением в тупик, в никуда. Долгим ли будет этот путь или коротким, конец его один и тот же. Все, что не движется в сторону Источника жизни и вдохновения, умирает.

Бытие духовного мира, в отличие от привычных законов мира сего, часто происходит вопреки. Духовный мир иррационален, полон антиномий. В это пространство не получается войти с инструментарием привычных стереотипов. Его нельзя мыслить и познавать в законах логики, которая часто заводит ум в духовные лабиринты. Духовное живет своей жизнью, и часто нам приходится смиряться с невозможностью понять детали, природу явлений. Но мы принимаем сверхъестественное по факту его бытия. Я вижу это как событие, как результат, хотя и не понимаю во всей глубине его природы.

Антиномии часто не поддаются логическому, рациональному мышлению, они входят в область веры – не философской, а бытийной, входят как факт, который есть, и по-другому не может быть, ибо в противном случае все рушится.

Одним из самых сложных догматов православной веры является вочеловечение Бога, Его воплощение. Рациональный ум при всем желании, сочувствии не может вместить эту невместимую истину. Как Бог, Создатель бесконечной Вселенной, не ограниченный ни временем, ни пространством, вдруг ограничивается такой малостью, как человеческое тело, входит в материальный мир, живет по его законам. Многими эта деталь нашей веры воспринимается как слабое место, богословский примитивизм. Сокращение дистанции между бесконечно совершенным Богом и ограниченным человеком переживается как унижение, осквернение великости духовного.

Христианство не боится духовных противоречий, не ретуширует их, а часто сознательно подчеркивает, акцентирует ими свое вероучение. Воплощение Бога мы живем как акт веры. Этот акт оживляет для нас Бога, переводит Его из области трансцендентной философии в область бытия. Мы начинаем Его жить, Его бытие становится нашим бытием. Ибо останься Он за пределами своего совершенства непознаваемым, надмирным, трансцендентным – такой Бог умер бы для нас, перестал бы быть. Так как Он никоим образом не может войти в мое бытие, Он становится мертвым Богом, никем для меня лично. Он живет только в Себе, для Себя, но во мне Его нет. Нет как персоны, личности, Он становится фантазией, иллюзией, Богом, которого нет.

Это ужасно – оказаться в бесконечной бездне, черноте пространства и времени, оказаться совершенно одному, это мучительное одиночество, это ад. Мы привыкли оценивать себя в пространстве и протяженности своей земной жизни, которая наполнена красками, событиями, личностями вокруг нас.

Но оцените миг вашей жизни относительно бездны вечности. Оцените и содрогнитесь. Относительно вечности все это обесценивается, становится иллюзией, перестает быть. Если вместе с этим для нас перестает быть и Бог, то наступает холодная, зловещая чернота.

Но Свет во тьме светит, и тьма не объяла Его. Эти жизнеутверждающие слова оживляют нашу веру, укрепляют надежду, дают смысл. Бог не является заложником своей великости, надмирности, трансцендентности. Он, как Бог совершенный, Сам преодолевает эту дистанцию между Ним и человеком и становится по Своей благости нашим Со-бытием. Бог из бесконечно далекого становится бесконечно близким Богом, Богом во мне. Неслитно и нераздельно. Происходит наше обóжение.

«Вы Бози есте» – так Он говорит об этом, так Он хочет, так Он творит. От нас нужно только согласие на данный акт – из великого разъединения Бога и человека сотворить великое же соединение. Тот же момент нашей веры, который казался, на первый взгляд, слабым звеном, оказывается во главе угла, как весь смысл нашего бытия.

Оживает Бог, становится Богом живым, бытийным. «Аз есмь» – так Он говорит Сам о Себе, Я есть не просто Сам в Себе, Я есть для вас, Я есть в вас. И оживает человек, оживает за пределами своей земной ограниченной жизни. Его жизнь перестает быть мгновенной вспышкой, мгновенной относительно вечности. Она сама входит в вечную жизнь вечного Бога.

Бог становится человеком, чтобы сделать человека Богом.

Ни в одной религии, философии нет такой смелой, такой дерзкой догматики. Чтобы так мыслить, так учить, так жить, нужно перестать быть homo sapiens – человеком разумным, нужно стать homo divinus – человеком обóженным. И никак иначе.

Человеку в младенчестве его духовного опыта свойственно уклоняться «одесную» и «ошуюю», пока не выстроились, не выковались в горниле его жизненных искушений, исканий правильные ориентиры, задающие безопасный вектор движения. Движения в сторону благой цели. Никто не благ, как только Бог. Взрослейте, выходите на прямую дорогу, ведущую вверх.

Взрослейте и возвращайтесь. Возвращайтесь в дом Отца вашего. Он ждет вас.

Он не может просто ждать, Он выходит вам навстречу.

Бог, выходящий навстречу, самый дорогой и великий в Своем смирении и любви. Это наш Бог.

Бог, Которого знают христиане.

Однажды преподобный Паисий Афонский, как он сам рассказывал, уединившись в своей отшельнической келье, исполнял монашеское правило. В тишине сердце было настроено на тихую, мирную, внимательную молитву. В какой-то момент душа преподобного стала мягко переходить в состояние созерцания, и он увидел Нетварный Свет, который заполнил собой все пространство кельи и самого Паисия. Он, этот Свет, пронизывал, наполнял все существо преподобного миром и неэкзальтированным, тихим блаженством, которое приводило святого в состояние кротости и смирения.

Сколько длилось это состояние созерцания Нетварного Света Божия, отец Паисий не мог сказать. После посещения благодати он стал приходить понемногу в себя, присел на стул. Взял со стола стакан с водой и попил, потом через какое-то время что-то скушал… и заплакал. Заплакал оттого, что буквально некоторое время назад он был весь пронизан неземной благодатью и вдруг, только еще она отошла, как он потянулся к таким простым, земным вещам, как ястие и питие.