Борис Ничипоров - Времена и сроки. Книга первая. Очерки онтологической психологии

Главным препятствием вхождения в правдивое знание о себе являются малодушие и самопревозношение – тщеславие и трусость.

Главным условием самообнаружения себя самого здесь и теперь является смирение. Смирение и есть снисхождение в глубины «я». Именно смирение выстраивает, воссоздает полюса глубина – высота. Для христиан это очевидно, для психологов – это, может быть, когда-нибудь станет открытием, и открытием великим!

Смирение правильно ориентирует в пространстве. В жизни так и бывает, когда замечтаешься, засмотришься – сейчас и упадешь, и коленка в кровь… Хорошо, что только коленка.

Есть как бы врата – Сцилла и Харибда вхождения в конкретность (современность) жизни. Первый полюс – это вязкое застревание на деталях – душевная скука – все учесть и ничего не забыть, переутомленность трудолюбивой бездарности. И второй полюс – маниловщина и мечтательность, которая никогда так и не приступит к делу: не возьмет молоток в руки, не сядет за статью, не напишет письмо матери, не пойдет гулять с ребенком. В «Мертвых душах» у Манилова мебель много лет так и стояла в чехлах. Чехол, «накидка» на реальность, которую некому снять, – вот образ мнимоутонченного, малодушного страха перед реальностью. Вопрос: «Неужели я настоящий?» – произнесен из глубин сердца, желающего пробудиться и войти в реальность, в ткань жизни.

Один из драматических ракурсов бытия – отношения «Я» – «Другой». Правильно говорит И. Ильин: «Человек человеку есть духовно-душевно-телесное инобытие. Каждый из нас, как “душе – дух” пожизненно связан с одним единственным в своем роде телом, которое его овеществляет, изолирует, обслуживает, питает и символизирует… “Ты не я, а я не ты”» [13] И.А. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. – М. 1993. Стр. 42.

Расхожая фраза: «Ну, знаешь, я от тебя этого не ожидал». Или: «Подождем, что он еще выкинет». Все это рождает потом мудрость: «Чужая душа – потемки». Если не останавливаться на бытовом уровне этого самочувствия, а двинуться дальше штопором вниз, то мы обретем одно из самых ужасно тяжелых страданий – одиночество. «Я один. Вокруг маски. Я обманут, брошен, непонят».

Помните монолог Кириллова из «Бесов»: «Вся планета наша есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке». К этому выстраданному постижению надо отнестись очень серьезно.

Но попытаемся выбраться из этой инкапсулированиести, из своего футляра и двинуться навстречу своему ближнему. Здесь не все безоблачно. Наша открытость может – увы! – разбиться о цинизм и насмешки. И здесь необходимо различать два вида самоустроения личности. Одно из них обнаженность. Это ложная, несовершенная открытость, открытость в состоянии отчаянья и обиды. Второе – искренность. Это духовная культура любви к ближнему, культура преодоления собственного двоедушия, лицемерия и эгоцентризма. Но это и культура той меры открытости, которая нужна именно «сейчас», дабы «не метать бисер» своей открытости…

Речь здесь идет не о случайных, разовых, «проходных» обидах. Их много. Одни из них забываются мгновенно, другие мы помним дольше, но есть некий глубинный эпицентр – глубинное уязвление, рана. Это вовсе не значит, что мы забыли, как улыбаться и шутить. Но есть нечто трагическое не у человека вообще, а именно у меня.

В жизни много обидного:

– невинное страдание («без вины виноватые»);

– столкновение духа с пошлостью;

– зависть и клевета;

– предательство друга;

– сиротство – объективное (детство без родителей) или субъективное («все бросили»);

– ранняя смерть любимой супруги (супруга), ребенка и проч.;

– уход из семьи мужа (жены), которому отданы годы;

– непонимание «моей» уникальности родителями или, напротив, равнодушие и эгоизм детей;

– это болезнь, сковавшая мою телесную свободу;

– это и объективные трудности: отсутствие жилья, безденежье и многое другое.

Одна православная женщина всю свою жизнь материально нуждалась. И ей снится сон. Она как будто заходит в прекрасную комнату. Комната вся увешана самыми драгоценными крестами. И ей голос говорит: «Выбери себе – какой понравится». Она огляделась и увидела такой миниатюрный, но прекрасно изготовленный крест. Он ей приглянулся. Она подошла, берет его в руки, разглядывает, а в его сердцевине надпись: «Нищета».

Преподобный Амвросий Оптинский пишет, что многие наши кресты вырастают на почве нашего же сердца.

Обида, укоренясь, становится некоей то затухающей, то обостряющейся болью. У одних это ярко выражено, у других слабее.

Обида с годами теряет свое первоначальное содержание. Мы уже и не помним, что нас обидело во всей этой жизни. Позже это уже лишь общий вопрос: «За что?!» Или: «Господи! За что?!». Вопрос всегда сочетается с душевным восклицанием.

Христос как Богочеловек имел свое крестоношение. Накануне своих страданий он молился в Гефсимании так: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26, 39).

Это классическое антиномийное утверждение: сначала просьба «да минует Меня чаша», но далее: «впрочем, не как Я».

Символ чаши в христианской культуре также двоякий: чаша – сосуд страданий и слез, но и она же чаша благодати, жизни и радости (см., наир.: Пс.10, 6; 115, 4; Притч. 23, 31; Мф. 20, 22; Откр. 16, 19).

Обида в своей изначальности – это переживание трагического несоответствия искренности и «надежды на лучшее» (меня всегда умилял первый тост с шампанским на Новый год: «С Новым годом, с новым счастьем!»), с одной стороны, и мира с его злом – с другой.

Но есть духовная проблема. Мы не должны пытаться нивелировать, «отреагировать» обиду в мгновение ока. Это наивное устремление. Речь идет не об искусственном забвении обид и их вытеснении, а об утолении обиды, уврачевании раны, прощении…

Правда, каждый из нас может вспомнить людей, которые так и не поднялись над обидой, сломались. Одни спились, другие отчаялись и стали мстительными, третьи и вовсе покончили с собой.

Интуиция близости нашего естества: слез и смеха, радости и отчаяния, любви и ненависти – интуиция самой жизни должна лечь в основу наших будущих постижений. Помните упрек Алеши Карамазова в адрес брата Ивана: «А клейкие листочки… а голубое небо, а любимая женщина! Как же ты жить-то будешь?.. С таким адом в груди и голове…» [15] Ф.М. Достоевский. «Братья Карамазовы». – М. 1958. Т. 1.

(Но ведь ему и ответ был сильный и точный. Послушаем Ивана: «Есть такая сила… Карамазовская… сила низости Карамазовской».)