Елена Носкова - Радость моя! Истории о простом человеческом счастье

«Ты, – слышу, – не дал работы пришедшей к тебе женщине, а она может погибнуть, и ты будешь в этом виноват». Проснулся я ни жив, ни мертв. Сама Царица Небесная на вашу защиту встала! Едва утра дождался и скорее к Николаю Петровичу пошел: приведите, прошу его, Марию Николаевну, а он отказывается, не знает, как и где вас искать. Уж так мы с женой волновались, сказать не могу. Слава Богу, вы пришли. А я уже спланировал, что столы можно немного потеснить в зале и еще один поставить, а два вынесем на улицу, поставим у входа, так что работа вам найдется, и прошу вас очень завтра же приступить к ней, я вас поставлю старшей официанткой.

Я слушаю и не все понимаю, а в душе растет что-то ликующее, мощное, недоступное уму – нечаянная радость.

Никогда я не заводил записных книжек: не было терпенья и воли записывать. Думалось, – удержит память, чему надо удержаться. Теперь жалею: много пропало слов и мелочей. В этом рассказе какие-то «слова» уплыли, – лиц, пожалуй, «исторических».

Рассказывал мне Вересаев, автор «Записок врача», в Москве, летом 22 года. Рассказывал со слов шурина, Смидовича, видного большевика. Смидович только что был у Троцкого, в «Ильинском», былой резиденции великого князя Сергея Александровича. По Вересаеву, шурин возмущался происшедшим: «Престиж роняют, дурачье!»

Не помню точных слов Вересаева, а он делал «примечания». Говорил не только о сыне Троцкого, «выкинувшем штуку», но и о детях шурина: «ахают, какие вызревают „фрукты“… сами родители не сладят». Подробности о «фруктах» ускользнули из памяти: что-то совершенно дикое, в отношении к людям, к жизни… – «очень далекое от „идеалов“ папаши».

Вот что случилось в посещение Смидовичем «Ильинского».

Сын Троцкого, мальчишка лет двенадцати, завел «потешных», как Петр. Разумеется, с одобрения отца. Все к услугам: верховые лошади, оружие, средства… имперского масштаба. Без сверстников, хоть и подвластных, скучно. Мальчишки и девчонки с Ильинского ходить к «барчуку» боялись, не как их отцы и матери, бывало, приходившие играть к детям великого князя Павла Александровича. Сдерживали и родители: «Нечего вязаться с ними». Родителям, говорят, внушали: «К вам, дурачье, идут навстречу… теперь равенство!» Стали приманивать сластями. На сласти потянуло: набралось человек двадцать, мальчишек и девчонок. Троцкий младший командовал: говорил, следуя примеру, «зажигательные речи», «объезжал фронт», ему отдавали честь. Троцкий старший любовался. Ружейные приемы, маршировка, построенья, стрельба, атаки… – как полагается. Было и обучение «словесности».

На одном из уроков командир объявил, что «никакого Бога нет». Это уже слыхали. Из церкви с. Ильинского уже были изъяты «ценности», но церковь еще не закрыли, народ молился, и ребят водили. Кой-кто отбился, по словам батюшки: после рассказа Вересаева я был в с. Ильинском.

А произошло вот что.

Командир объявил, что завтра он на опыте покажет, что «Бога нет».

– Завтра все приходите, увидите!

Ребятишки ли испугались, или матери им заказали, но только на «опыт» пришло лишь человек пять.

– А где же все?..

– Мамки не пустили… и боятся.

– Дурачье!..

Повел на «княжью пристань», на пруд. Велел садиться в «княжью лодку». Посажались. Велел грести на середину. Пруд большой, глубокий. Выплыли на середину, ждут, с опаской. Командир – бесстрашный. Поднял с сиденья крышку и вынул… икону Богородицы, – «великокняжескую», возможно: великая княгиня иконы почитала, много их было у нее в моленной: возможно, что во дворце некоторые иконы сохранились к водворенью Троцкого.

Увидав икону, ребятишки притихли. Командир смеялся:

– Что, струсили?!.. А я вам докажу: утоплю икону, – и ничего не будет! На деле убедитесь, есть ли Бог!..

На глазах всех, притихших, сам обвязал икону сахарной бечевкой, натуго, а к концам привязал кирпич: обвязал крест-накрест, попробовал, крепко ли бечевка держится.

– А теперь глядите… Раз, два, три… пали! – И – бух! – швырнул икону в воду.

По словам батюшки – «ахнули ребята»! Сидели, вероятно, – «ни жив, ни мертв». Может быть – наверное даже, – ждали: «Как же Бог-то..?!..»

Расходились по воде круги…

– Что видали?!.. – крикнул командир, окидывая все победно. – Вот вам, дурачье, нагляднейший урок, что никакого…

Но не докончил: выплыла икона! Это удостоверил сам Смидович своему зятю, Вересаеву. Правда, удостоверил без смущенья:

– Разумеется, кирпич сорвался или оборвался.

Пусть так. А на глазах ребят икона выплыла.

Тут самый, должно быть, бойкий крикнул командиру:

– Врешь, с…!.. – с прибавкой буквы „с“: – Есть Бог!..

И – командира… в ухо. Возревновал. Тот до смерти перепугался, смотрел на воду.

Икона, обвязанная, как была – «сияла в солнце». Так говорили ребятишки, – передавал священник. Командир все смотрел… Но все же осмелел, велел:

– Греби к иконе!

Но гребец вел к берегу… только не к «княжьей пристани», а к дальнему, откуда ко дворам поближе. Как ни взывал командир, – «к нам, к нам!..» – лодка плыла своей дорогой. Ребятишки повыскакивали еще до берега, помчались – кто куда.

На другой день «во дворце» узнали. Было следствие. Смидович при сем присутствовал. Троцкий был взбешен, обругал сына дураком. Про «ухо» будто бы сказал: «так дураку и надо… достиг обратного!»

«Пруд весь изъездили. Иконы не нашли. И не мудрено: ночью ее принял вплавь, на середине пруда, матрос порт-артурец, – поведал батюшка, отец возревновавшего мальчишки. – Где та икона – неизвестно. Время придет – объявится».

Иван Сергеевич Шмелев

– Много-много есть необъяснимого на свете. Бывают чудеса и в наш неверующий век, – произнес наш хозяин, отставной моряк, прохаживаясь взад и вперед по столовой. Он пригласил нас провести у него ненастный осенний вечер за стаканом чая, и мы сплотились тесным кружком в уютной комнате вокруг самовара. Хозяин наш мастерски рассказывает, и мы ожидали от него интересного рассказа из его бесчисленных морских приключений.

– Да, мне хорошо помнится этот случай, – продолжал он, теребя свои седые усы, – поразительный случай. Я был еще мичманом, молодым, веселым юношей, полным розовых надежд и упований. Плавание наше в тот раз было очень трудное и опасное. Наступили осенние дни. Небо висело свинцовой шапкой. Дул холодный ветер. Мы тихо шли по курсу. Океан угрюмо шумел. Я отлично помню тот вечер. Мы, молодежь, исполнив свои дневные обязанности, забрались в каюту и вспоминали родных и знакомых.

Вдруг слышим поспешные шаги капитана и заключаем по его походке, что он раздражен чем-то.

– Господа, – сказал он, остановившись в дверях каюты, – кто позволил себе сейчас пробраться в мою каюту? Отвечайте!

Читать дальше