Евгений Поселянин - На молитве. В тишине и в буре

И наиболее человек одинок в своих самых высоких тайных мечтах, в самых своих лучших и благородных стремлениях.

Вы пламенеете усердием к какому-нибудь святому. Его светлая земная жизнь, оказанные им высочайшие дела милосердия, оброненные им во славу Церкви слова, провозглашенное им учение – все это наполняет вашу душу восторгом, и вы хотели бы зажечь такой же восторг в отношении к этому праведнику в другой душе.

И вы начинаете повествовать о нем подходящему, по вашему мнению, человеку, в котором в самом есть много высокого и который, как вам кажется, мог бы особенно душевно отнестись к этому чтимому вами праведнику.

Но вас слушают рассеянно. Очевидно, ни малейшее волнение не охватывает души слушающего. И вам становится не только досадно, но как-то стыдно перед самим собой, что вы выставили напоказ свое хорошее, глубокое, искреннее чувство пред человеком, который в нем ничего не понял.

Ваша душа вознегодовала. Вы услышали о какой-нибудь страшной несправедливости, вы полны ненависти к обидчику, вам хотелось бы сделать все на свете, чтобы утешить и успокоить потерпевшего. Вы, быть может, не сдержитесь, расскажите все это житейское положение, выведшее вас из своего равновесия человеку, который кажется вам ближе по духу. Этот человек отнесется к вашему рассказу совершенно равнодушно, и вам опять стыдно, что вы вынесли изнутри себя святое чувство, которому лучше было бы остаться невысказанным.

Вы услышали о каком-нибудь житейском несчастье, старались помочь как могли, но помощь нужна постоянная и продолжительная. Вам кажется, что вы из среды своих богатых знакомых, для которых ничего не составляет месячный взнос в пять-десять рублей, можете легко образовать кружок, который собирал бы ежемесячно нужную сумму. Вы рассказываете об этом намеченным людям. Они настораживаются, слушают как-то нехотя и отказываются с оскорбительным для вас равнодушием. Как в эту минуту вы чувствуете себя безнадежно одиноким!

Нет тех людей, для которых была бы ценна та душевная работа, которая в вас совершается, круг всех ваших мыслей и чувств, ваши думы и мечты, ваши взгляды на жизнь, ожидания – все, что составляет главную часть человека, все, что является духовной личностью и представляет главное отличие человека от другого человека. И если у вас бывают порой высокие духовные порывы, если иногда чувство пламенной веры доходит в вас до какой-то осязательности того, во что вы верите, если иногда находит на вас, открывается в вас источник благодатных слез, а молитва действует на вас так, что вам кажется, что вы и горы могли бы подвинуть, – о, берегите, берегите в себе тогда эти тайны духовной жизни, никому их не пересказывайте, потому что люди их все равно ведь не поймут и только осудят вас.

Один молодой мирянин, не чуждый сильных религиозных порывов, стоял однажды перед великим старцем, с которым он случайно встретился и память о котором освещала успокоительным светом всю его последующую жизнь… «Не открывайся никому, – говорил старец, духом чувствуя большую искренность этого человека и доверчивость его к людям, – переживай все в себе самом, не открывайся людям!..» Вот на какое одиночество бывают обречены люди, которым доверие к людям, делящим с ними мысли и чувства, необходимо как воздух… И длятся, длятся в неутешимом, непоправимом одиночестве годы, дни и десятилетия, и усталая душа отказывается от каких-нибудь ожиданий на земле и знает, что свою тоску одиночества принесет Тому Богу, Который один наполнит ничем не наполнимые ее глубины.

Но в этой муке, в этой казни одиночества мы безнадежны только потому, что мы не ищем того, что нам надо и необходимо искать.

Да, люди нам изменят, нас не поймут, осмеют, предадут, злоупотребят нашим доверием. Но как велика наша ошибка – думать только о людях, о людях одних и мерить жизнь нашу, ее радости и ее горе отношением к нам людей! А стоит только нам вспомнить о небе и о том, кто в этом небе живет, и нашему одиночеству – конец, и мы приобретаем внезапно целые ряды дивных, святых, могучих, вдохновенных, разумных, преданных, самоотверженных, радостных, неизменных друзей.

Вот восторг переполнил наше сердце при мысли о величии Божией благодати, наше воображение поразила мысль о том, как велика милость одной евхаристии. Вспомним о недавно жившем, ходившем среди нас, молившемся за нас, утешавшем нас народном пастыре отце Иоанне. Вспомним его восторг, когда совершалось величайшее чудо вселенной: вино бывало Кровью и предложенный хлеб – Телом Спасителя мира. Подняв глаза к небу, поищем в этом небе его, чтобы разделить с ним восторг.

Вот чудная нить, связующая небесное с земным. Есть духовные толчки могучей искры электрической, которые идут от души, торжествующей в небе, души праведника – к скорбящему на земле человеку и от души молящегося на земле человека – к душе, готовой спешить ему с неба, душе праведника.

Вспоминайте, смотрите, приглядывайтесь к жизни, например, этого в чудесах своих неизглаголанного чудотворца святителя Николая, к этой быстрой помощи, с которой он являлся к людям, причем эти люди не успевали или не умели его раньше позвать; разве не видите вы тут напряженной, великой его дружбы к живущему на земле человечеству? Разве не задумаешься об этих верных друзьях, которых Бог воздвиг в лице праведников Своих для всех, кто хочет знать и звать их?

В одном из явлений своих великий старец Серафим говорил страдающему человеку: «Агафья жалеет тебя». Значит, он, небожитель, и она, древняя первоначальница Дивеевского монастыря, при жизни неудержимо милостивая боярыня Агафья Симеоновна Мельгунова, – оба с высокого неба наблюдают действия людские, жалеют, помогают.

Если у тебя нет никакого испытания, никакой просьбы – не потому, чтобы ты ни в чем не нуждался, а потому, что ты предал себя воле Божией всецело и довольствуешься той судьбой, какая тебе выпала на долю, и душа твоя полна молитвы не просительной, а благодарственной за все Божии совершенства и восторги, – тогда с кем лучше разделить тебе восторг души своей, как не с теми, чья душа этим чувством безграничного пред Богом восторга была полна всегда и еще жарче горит этим восторгом теперь, в новой торжественной поре их бытия.

Избирай себе в небе друзей по той личной склонности, по которой избирал ты их на земле.

Любишь ты уединение души, созерцающей Бога, и без беседы его возвышает тебя вид погруженного в созерцание отшельника – прилепись душой к великим отцам пустыни. Трогает ли тебя дело безграничного милосердия, влечет тебя к людям, которые на деле воплощают завет «Помогай – бросайся», – привяжись тогда к дивному милостивцу святителю Николаю, то бросающему мешки золота в приданое бедным девушкам, обреченным на бесчестие, то выводящему крепкой рукой корабли от потопления бурей, то избавляющему от казни неповинно осужденных, то воскрешающему упавшего в воду младенца, усугубляющему до неисчислимости свои благодеяния роду земному!… Ищи тогда, поклонись тогда памяти святителя из пастухов Спиридона Тримифунтского, который, не имея что подать человеку во время голода, словом своим змею превратил в золото и по миновении нужды, когда золото было возвращено ему, обратно это золото превратил в змею… Чти Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского, терпение которого к нищим искушал Сам Христос Иисус, приняв на Себя образ нищего, и который воскликнул тогда: «Ты утомишься подходить и просить у меня скорее, чем я подавать тебе»… Чувствуешь ты изнеможение в силах твоих и тебе нужен надежный врач – смотри в очи на иконах невинному отроку Пантелеймону, держащему на руках ковчежец с врачествами и кисть для помазания больных. Вспомни о тех чудесах его, которые он творил по вере в него, и исполнись в него той же верой, чтобы выказал он и над тобой те же чудеса свои. Дорога тебе догматическая сторона веры – благоговей тогда пред памятью таких людей, как великий святитель Афанасий. На нем несколько десятилетий покоилась та церковная истина, которой все тогда изменили и которую он один защищал необоримой силой своего убеждения.