Евгений Поселянин - На молитве. В тишине и в буре

По благословению

Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского

ВЛАДИМИРА

Радостное солнце ныряет в синеющем безоблачном небе. Весело трещат льды. Тают снега. Хлопотливо бегут мутной водой ручьи. И во всем – пробуждение, вера, предчувствие идущей бодрой и светлой жизни.

Святыня убогой комнатки тихого Назарета, неслышный трепет сердца Пречистой Девы. И глава склонилась пред вестником неба, а лилии белеют в руках архангела.

«Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою!»

После веков проклятия – впервые это слово благословения…

И человечество запомнило эти слова и – скоро уже два тысячелетия – посылает их обратно в то небо, из которого они ниспали на несчастную землю, как весть свободы и счастья.

Свобода, свобода!

Вместо прежней земной неволи без надежды и просвета, мы стоим теперь пред распахнувшимися для нас дверями рая. И что нам годы, жизнь лишений, слез, недочетов пред громадой того счастья?

Свобода!

Везде по России выпускают птиц из клеток. И, следя за их отлетом из плена в бесконечность ясного прогретого воздуха, мы предчувствуем и наш неизбежный отлет туда, в блаженную даль.

Белеют лилии архангела. Открылось новое счастье. Предчувствие иной, высшей жизни стоит в этот день над вселенной. И тих в солнечных нитях взмах бело-розовых крыльев. Непорочны белые лилии…

Мне вспомнилось одно священное детство. Мне вспомнился дальний Назарет, на берегу прекрасного, задумчивого, ласкового озера Тивериадского, среди цветущей, тихой, благоухающей Галилеи, с ее волнистой поверхностью, ее белыми голубями, с ее зеленеющими жатвами.

Среди этой тихой, ласкающей душу успокаивающей природы развивается Его детство…

То следит Он за работой мнимого отца Своего Иосифа: смотрит, как древесный материал быстро преобразуется в старых и опытных руках, крепко держащих инструменты работы. То следит Он за быстрым веретеном в руках Пречистой Девы Марии, превращающей пряжу в длинную бесконечную нить шерсти. То долго, долго смотрит Он, как белый парус скользит, чуть заметно, по тихой поверхности Тивериады, и челн оставляет быстро сглаживающуюся струйку. То смотрит Он на белых голубей, как они стаей кружатся у крыльца их дома, когда Дева Мария выйдет к ним с зерном в соломенной корзине. То стоит Он, замерев неподвижно, созерцая невыразимую небесную славу, в час солнечного заката. То всматривается подолгу в небесные звезды, что горят, переливаются, что-то шепчут земле с высокого свода…

Все покрыто тайной, все покрыто тишиной в этом священном детстве, в этих первых, незримых миру, годах Отрока Иисуса.

Как происходит таинственное единение Его с Отцом: сходит ли Бог Отец к Сыну, никем не видимый, беседуя с Ним и подкрепляя Его Божественными Своими словами в Его тяжком земном подвиге? Рисует ли Он годы проповедничества и скитания, показывая Ему крест, который вольной-волей избрал Он Себе до начала веков и на который взойдет для освобождения человечества в Своей великой, распаляющей Христово сердце любви?

Видит ли отрок – когда один рвет цветы на лугу – окружающих Его ангелов, которые роем спускаются с неба и невидимо преклоняют пред Отроком Иисусом встречающиеся пред Ним на пути молодые деревья?.. Все тишина, все тайна, которую никто не постиг, которая заключена в этих священных днях Назарета, как высочайшего достоинства сокровище в бесценный ковчег.

Гадаем, мечтаем, ловим светлый след, оставшийся от этого детства нашего Искупителя, чувствуем чудное, нежное благоухание, льющееся в мир от этих невыразимых дней. Тайна… Тишина…

И вот, вспомнив о детстве Христа, о тех тихих днях, когда Он в безвестности подготовлялся к великому служению людям, перенесемся мыслью к другим последователям Христовым, которые, в той же совершенной тишине и тайне, начали духовный свой путь.

Вот уже прогремевшие своей мудростью, впитавшие в себя лучшие соки тогдашней образованности будущие светильники церковные, духовные отцы вселенной – Василий Великий и Григорий Богослов – в глубоком уединении, в пустыне, зреют духом…

Чудная гористая местность, горный поток, быстро несущий прозрачные холодные свои воды, суровые отшельнические труды, возделывание огорода, и над всей этой уединенной жизнью – мысль о Боге, стремление к Нему, жажда Его, непрестанная молитва к Нему, постоянное чаяние Грядущего… И тишина-тишина, тайна-тайна…

Вот блестящий оратор, представитель знатной молодежи, Иоанн, будущий златословесный учитель вселенной, недавно еще блиставший изяществом своей одежды, роскошью своего быта, уединился в доме матери своей, не желая знать в жизни своей никого, кроме «Христа, и Того распятого»… И уже в голове его слагаются те мысли, которыми он просветил потом душевный мир христиан. Уже кипят на устах его те высокие, зажигающие, полные непостижимой силы, громоносные, возбуждающие, возрождающие слова, которыми он впоследствии потряс современников, которыми будет потрясать, давно умолкнувший, миллионы грядущих веков…

Жесткое ложе, хлеб с водой вместо богатых пиров, бедная одежда, молитва, мысль о Боге, взор, не сводимый с креста распятого Бога… Тайна-тайна, тишина-тишина.

Вот чудные девы Христовы – Екатерина, Варвара, тоскующие о Боге, таинственные невесты Христовы. Дивные озарения просвещают их души. В ночной тишине к Екатерине, деве пречудной, еще язычнице, приходит Богоматерь с Младенцем, и пламенная любовь охватывает цельную, неиспорченную душу, и льнет эта душа к Тому Христу, Который войдет в эту душу и станет жить в ней. И со сладостной улыбкой, протягивая к ней Божественные руки, Младенец Христос, в знак обручения Своего с ней, надевает Екатерине, деве пречудной, на руку обручальное кольцо. Длится, длится ночь неведомого, дивного обручения… Тайна-тайна, тишина-тишина.

Вот наши родные люди…

В Великом Устюге встречается с зырянами на торгу и часто беседует с ними высокоодаренный отрок. Видит: люди добрые, простые, а сидят во тьме неверия, жалеет их; думает, как им помочь, слагается в душе решимость: «Ничего не пожалею, отдам им свою душу, буду служить им». Запирается в обители, составляет зырянскую азбуку, переводит на зырянский язык нужнейшие книги церковные, готовится сосредоточенно на подвиг проповеди будущий просветитель великой Перми святитель Стефан. Трудится, работает, не открывает еще никому своей мечты… Тайна-тайна, тишина-тишина.

Просторные, богатые хоромы московского боярского жилья. Приближенная ко двору великокняжескому семья Колычевых, и в ней – жаждущий подвига, волнуемый каким-то высоким предчувствием боярский сын Феодор. Сулит ему жизнь большие блага, путь блестящей службы, всякие отличия; но богатство, слава не манят его. Тоскует, рвется душа на простор, в неведомую даль. Порой глотает он слезы, когда окружает его молодое веселье на шумных пирах или когда на борзом коне носится по чисту полю в блестящих боярских охотах.