Евгений Поселянин - На молитве. В тишине и в буре

А там, в обители, на горе, когда после обедни и трапезы затихнет движение богомольцев, – тогда для вас монастырь наполнится невидимой для других толпой.

Между собором и длинным белым корпусом келий, от которого осталась теперь одна лишь комнатка, – келья старца, обведенная, как чехлом, стенами нового храма; в этом пространстве между собором и кельями волнуется, как море, большая толпа народа. Отовсюду сошелся-съехался он: изблизи и издалека, из лачуг и богатых хором. Иные уже не в первый к старцу раз. Другие недавно о нем услышали. И то, что услышали, было так необыкновенно, чудесно, что бросили все дела, чтобы увидеть скорей это чудо – Саровского старца Серафима.

… И идет, развертывается вглубь и вниз эта святая русская быль, эта жизнь, светлейшая, чистейшая небесной звезды, тихая, отрадная, сладостная.

Зима. Ночь. Второе января 1833 года. Белые снега вокруг Сарова в оправе зеленых вечных лесов. Ясное небо ночное в огнях. Все тишина, все тайна, все святыня. Выше же всего тайна, что совершается в тесной келье старца Серафима. Много видела она чудес, и в один счастливый день сошла в нее для посещения избранника Своего Сама Царица Небес. И вот последняя тайна.

В белой одежде своей, на коленях изливается в последней молитве душа старца…

Вся жизнь промелькнула пред умственным взором: и дни детских молитв, и первые подвиги в Сарове, и видения, утешавшие душу, и несказанной тягости труды – отшельничество, столпничество, молчальничество, затвор, и легион открывшихся ему и искавших у него вразумления, помощи и силы душ человеческих, – и под этой всей жизнью одно неизменное, непреходящее чувство: тоска по Богу, жажда Бога…

Скоро, сейчас…

Никто не видел, как хор ангелов с тихой нездешней песнью слетел к Саровской горе. Как расширились стены, поднялся потолок тесной Старцевой кельи. Как по небу светлый путь из лучей разостлался от этой кельи туда, до заветного «третьего неба», и как с торжеством в родные обители рая возносили руки ангелов многострадальную, познавшую уже на земле небесную жизнь душу старца Серафима…

Вот какие видения чудятся вам, когда вы, зная все, что там было, бродите по Сарову…

Читатель, пойдемте походим с вами по этим заветным местам…

....................................................................

Путь в Саров лежит через Арзамас, что в четырех часах железнодорожного пути от Нижнего Новгорода.

Довольно доселе людный, а когда-то и вовсе оживленный бойкой торговлей, Арзамас длинен, и вы долго едете по нем, любуясь прекрасными, богатыми его церквами…

Сейчас же за Арзамасом начинается простор лугов и полей: леса нет почти вплоть до Сарова. Верст за пятнадцать от пустыни можно свернуть немного в сторону, на знаменитый любовью и заботой о нем старца Серафима Серафимо-Дивеевский женский монастырь. Но мы поедем прямо на Саров, и последнюю часть пути посвятим беседе о подвигах старца.

Старая русская набожная семья курского гражданина Мошнина, занимающегося крупными подрядами по каменным постройкам. Рано умер. Жена продолжала вести дела, начатые мужем. Была разумная, домовитая. Любила бедных, устраивала судьбу девушек-сирот – делала им приданое, выдавала их замуж.

Не могла просмотреть умная женщина работы, совершавшейся в душе второго и младшего сына ее Прохора. Чудное что-то было в этом ребенке. Чудные свершались над ним дела.

В то время как мать осматривала строившуюся колокольню, мальчик упал с верхнего яруса: не было перил. Кинулась мать бежать вниз, похолодев от ужаса, чтобы собрать кости ребенка, а он стоит невредимый.

В другой раз сильно заболел Прохор – болел тяжко, долго и упорно. И вот Матерь Божия является во сне мальчику и говорит ему: «Я приду к тебе и исцелю тебя». Чрез несколько дней несут по городу знаменитую икону Богоматери Коренную. Ударивший проливной дождь заставил свернуть через двор Мошниных. Вдова приложила сынка к иконе, и мальчик исцелился.

… Ночь. Уснула в хозяйственных расчетах, в думах о сиротках, о которых она пеклась и выдавала замуж, домовитая Агафия Мошнина. Спят и другие обитатели мошнинской усадьбы. Живут во всем доме только огни разноцветных лампад, что горят, мигают пред старыми иконами. И кажется порой, что оживают суровые лики, глядящие прямо из вечности бесстрастными прозорливыми очами.

Пред старыми иконами стоит мальчик…

Тихонько, таясь и крадучись, поднялся он с кроватки, подобрался к иконам и замер.

Хорошо ему. Теперь, в темноте и тишине ночи, нет больше, кажется ему, никаких преград между ним и его Богом, и вместо заснувших людей дом населился пришедшими к нему гостями из райской стороны…

Не видит их ребенок, но чувствует. Улыбаются ему ликами своих икон, хотят ему помочь и наставить.

Хорошо…

Сердце колотится в груди усиленно, но сладко. До слуха доносятся отголоски какой-то священной, нескончаемой песни. И этой песни нельзя вдосталь наслушаться. Какие-то токи всеобъемлющей, благодатной любви к Богу проходят через все тело, и от них тело как-то легчает, словно отделяясь от земли и возносясь в высоту.

Вся душа трепещет любовью, желанием эту любовь доказать, быть неотступно при Христе, нести для Него жертвы… Вот в древности страдали же дети – принимали за Христа мученический венец, отходили, чтоб с ангелами воспевать Ему вечно новую песню.

А темные лики преподобных смотрят мальчику в душу. Мучеников больше нет; есть бескровное за Христа страдание. Взять свой крест и идти за Ним…

Дремучий лес, шалаш из ветвей, струи говорливого ручья, пение птиц, славословящих Бога. И среди этой чудной пустыни – инок с непрерывной хвалой Господа на устах… Мальчик Прохор широко открытыми глазами смотрит пред собой. Этот-то ведь инок – он сам…

....................................................................

Проходят годы.

Несколько молодых людей в одежде странников взбираются под тяжестью котомок по крыльцу Мошниных. В главной комнате в углу на столе, покрытом белой скатертью, поставлены семейные образа в серебряных окладах, лежит небольшое распятие из меди. Это вдова Мошнина должна благословить сына Прохора, которого она отпускает в монастырь.

Само собой уже давно всем понялось, что не жилец он в миру. Никто не видел его за обычными развлечениями молодежи. Но кому хотелось послушать о святых местах, о жизни былых угодников, те шли к нему. И случалось, что какой-нибудь зажиточный щеголь-паренек, плясавший накануне в хороводе и зубоскаливший с молодицами, часами, не двигаясь с места, слушал сладостные рассказы Прохора… И взошедшие по мошнинскому крыльцу молодые люди – это куряне… Увлекаемые примером Прохора, собрались они идти за товарищем в монастырь…

То, что совершалось теперь, казалось и ожиданным, и естественным…