Олег Мелех - Первые. Каждый может быть в их числе!

Мой дом имел два входа и разбит на две части по полдома. В одной части коридор и две комнаты, и в другой веранда, коридор, и две комнаты. Мать жила в половине с верандой. В мою половину заходила редко и в основном, чтобы позвать кушать. Так как я недавно поел, я был уверен, что мать не прейдёт и можно спокойно совершить опыт. А чтобы не зашёл неожиданно кто-то из моих друзей, я двери закрыл, конечно, совершенно забыв о звонке.

Марынчик лёг и, расслабившись, проверив расслабление всех групп мышц, спросил: «И, что мне теперь делать».

– Закрой глаза и попытайся увидеть на тёмном фоне вход в трубу, – сказал я.

Марынчик закрыл глаза и через несколько секунд, вскочив в сидячее положение, и открыв глаза, воскликнул: «Мне только что прямо в голову полетел огромный болт, я вовремя открыл глаза».

– Да ничего тебе этот болт сделать не мог, он же всего лишь воображаемый, – успокаивал Марынчика я.

– Но ведь ты говорил, что в трубе было всё совершенно реально.

– Да, когда действия происходят в трубе, всё воспринимается как реальность. Но это лишь когда ты окажешься в трубе, а до этого всё воображаемое и причинить ничего не может.

Марынчик снова лёг и закрыл глаза. Проходили минуты, но он продолжал лежать неподвижно. Я старался сидеть тихо рядом на кровати, кровать была двух спальная, чтобы не мешать продолжению эксперимента. Наблюдая за неподвижным лицом Марынчика, я понял, что ему, по-видимому, удалось увидеть и войти в трубу. Так, предвкушая возможность узнать, что же там в конце трубы и погрузившись в свои фантазии, меня неожиданно вернул в реальность звук моего совдеповского звонка на двери. К сожалению, звонок, сделанный в то далёкое советское время, примерно шестидесятых годов двадцатого века, издавал такие душераздирающие звуки, что утерпеть и не выйти было просто не возможно. Конечно, этот звук услышал и Марынчик, так как его не услышать мог только мёртвый. Я, конечно же, вышел, открыл дверь и, как выяснилось, это была моя мама, которая что-то хотела узнать, сейчас я уже не помню что, и когда дёрнула дверь, и оказалось, что она закрыта, подумала, что я куда-то ушёл, а позвонила машинально чтобы убедиться, что меня действительно нет дома. Переговорив с мамой, которая сразу ушла, я вернулся и спросил у Марынчика, который сидел на кровати и слушал тихую, поставленную мной музыку: «Ну, что получилось?»

– Получится, то получилось, но я так и не успел выйти с противоположной стороны трубы, – сказал Марынчик.

– Понятно, что звонок помешал, но как всё происходило, расскажи всё по порядку.

– Я сначала представил трубу и она появилась у меня перед закрытыми глазами поперёк, длинною примерно метров десять и где-то столько же от меня. Я, недолго думая, решил повернуть её торцом, что сразу же получилось. Затем, как ты мне и говорил, я сразу начал натягивать её на себя, что тоже легко получилось. И, как ты и рассказывал, в момент входа в трубу меня «выстрелило», как пулю с огромной скоростью. Всё остальное было точно также как в твоей истории, кроме последнего этапа перед самым выходом с противоположного конца трубы. То, что конец трубы был похож на солнце, так и было, но прямо перед выходом в последнем самом освещённом участке трубы у меня не было никакого чувства блаженства или наслаждения, а начало крутить как в огненном водовороте вдоль стены трубы, как бы затягивая к выходу. Всё это вызвало во мне чувство тревоги, близкое к страху и я стал забывать о важности выхода из трубы. (Уже в последствии я понял, что третье препятствие имеет прямое отношение к моменту рождения человека. То есть, я родился в пятницу, под влиянием Венеры, и, следовательно, испытал чувство наслаждения, как испытание. Марынчик родился во вторник, под влиянием Марса, и, следовательно, испытание было соответствующим, на ощущении страха.) В этот самый момент я услышал где-то очень далеко какой-то непонятный звук, на котором я полностью сфокусировал внимание, так как на фоне тревоги, появившейся из-за этого вращения, этот звук показался враждебным, тем более ты не говорил не о каких звуках. И как только я задумался о звуке, он стал очень быстро усиливаться и через несколько секунд исчезло восприятие полёта в трубе, и я сразу ощутил себя в теле, слыша ужасный звук твоего звонка.

– Ладно, я думаю, мать уже не прейдёт, давай попробуем ещё раз, – сказал я, рассчитывая на то, что у Марынчика наверняка получится и второй раз, тем более опыт прервался не по его вине. – Главное в огненном водовороте думай только о выходе из трубы, чтобы снова не прервался опыт.

Марынчик молча лёг и, закрыв глаза, замер. Я тоже сидел, тихо ожидая, как пройдёт опыт. Через несколько минут, когда я уже думал, что Марынчик уже близок к ожидаемому результату, он поднялся в сидячие положение, открыл глаза и сказал: «Нет, сегодня наверно уже ничего не получится. Я вообще ничего представить не могу. Давай попробуем как-то в другой раз».

Прошло время, но ни у Марынчика, не у меня так и не получалось снова испытать это незабываемое ощущение полёта в необычной трубе. Мы время от времени встречались, обсуждали различные темы, но к этой теме возвращались всё реже и реже. К тому времени я уже прочитал всю «Библию», но, не смотря на то, что я выделял все тексты с подтекстовым смыслом, как в «Ветхом завете», так и в «Новом завете», всё же я был ещё далёк от понимания, заложенного в этих текстах смысла. Хотя некоторые догадки у меня уже были, но не складывалась полная картина. И вот в один день в моём доме собрались два моих родственника: Андрей Марынчик и Андрей Богданов – мой двоюродный брат. Разговаривая со своими родственниками, как-то незаметно перевёл тему на наши с Марынчиком опыты полётов в трубе. Я говорил, что так ничего и не изменилось и, что так и не могу снова испытать этот полёт. Андрей Марин тоже говорил о том, что уже и не пытается пробовать, так как тоже ничего не получается. И, слушая нас, Андрей Богданов говорил о том, что это полный бред. При этом, когда мы пытались доказать ему обратное, подробно рассказывая о своих опытах, откровенно от всей души смеялся, даже не пытаясь в это верить. И чем больше он не верил, тем больше нам хотелось доказать. В конечном итоге я ему сказал, что раз ты не веришь, попробуй сам и убедись, что это правда. Я ему подробно объяснил, что и как надо делать. После чего Андрей пошёл и присел перед входной дверью в коридор моей половины дома, сев на обувную подставку, когда-то сваренную с уголка моим отцом. Сидячая поза Андрея на подставке для обуви была подобна позе уснувшего кучера на бричке, держащего невидимые вожжи произвольно свисающими согнутыми пальцами кистей рук. Его локти были упёрты в область коленей, ноги расставлены шире плеч, кисти рук произвольно свисали вниз. Голова также самопроизвольно свисала вниз. При этом поза казалась довольно устойчивой, не смотря на то, что он, как нам тогда показалось, уснул. Так как мы всё это время довольно громко разговаривали рядом с ним и он ни как не реагировал на нас. Примерно через час, с момента как Андрей сел в позу кучера, вдруг неожиданно для нас – меня с Марынчиком, Андрей резко встал и походкой пьяного, качаясь, пошёл по шиферу, то есть туда, куда вообще идти не должен был. Шифером была покрыта часть фундамента, будущей пристройки и этот шифер имел несколький склон для стёка воды от дождя. Эта неровность и повела Андрея вдоль склона и через несколько секунд, как только шифер окончился, он столбиком рухнул в огород, запутавшись в кустарнике. Марин подбежал к Андрею и, взяв его за руку, попытался помочь ему встать. Андрей, почувствовав к себе прикосновение, повернул голову в направлении Марынчика, но его глаза смотрели куда-то вдаль, сквозь Марина, и он всем видом своим говорил о том, что находится в каком-то неестественном состоянии полу отсутствия. Я, подойдя и взяв Богданова за вторую руку, помог Марынчику поднять Андрея, который постепенно приходил в себя, но при этом не выговаривал ни слова и никакого звука. Конечно же, я и Марин поняли, что с Андреем что-то произошло связанное с опытом внутреннего полёта в трубе. Потому что больше не было никаких возможных причин, так повлиявших на действия Андрея. И, к тому же, я сразу, как Андрей устойчиво смог сам стоять на ногах, спросил, произошёл ли с ним опыт полёта в трубе. На что Андрей ответил, утвердительно кивнув головой. Я предложил Андрею подойти к крану и умыть лицо, надеясь на более быстрое возвращения Андрея в себя. Но после умывания Андрей так и не стал говорить и жестами пытался объяснить, что с ним что-то было, что и повлияло на потерю речи. Я и Марынчик были в полном смятении, не понимая, что произошло. Я начал думать о том, что мы скажем матери Андрея, как он стал немым. Те же мысли посетили и Марынчика. Мы погрузились в глубокие размышления, пытаясь найти ответ на вопрос, не имеющий ответа. Примерно через пятнадцать минут, с момента возвращения Богданова из внутренних испытаний и последующего онемения, так же неожиданно, как и приход в себя, Богданов заговорил. Я уже не вспомню, что именно он тогда сказал, но то, что он стал говорить, словно свалило глыбу с моих плеч. Опыт, который испытал Андрей, не был похож на опыт мой и Марынчика. Андрей рассказал, что ему легко удалось визуализировать торец трубы, что он также легко натянул его на себя, но то, что произошло затем, совершенно было не похоже на наши опыты.