Дионисий Алферов - Евангельские идеалы и исторические реалии церковного пути

Ведь в нас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе, Который, будучи образом Божиим смирил себя воплощением и крестной смертью (см. Флп. 2, 6–7). Смирил Себя, среди прочего и тем, что первых сделал последними, а последних первыми, призвал и накормил незваных, очистил полотнище со всякими нечистыми животными и не велел их больше считать нечистыми (см. Деян. 10, 11–16), усадил язычников за трапезой Авраама, а мнящих себя законными сынами Царства прогнал во тьму кромешную.

И такому-то своему Богу начать доказывать: мы кристально чистая Твоя Церковь, Твой народ только мы и больше никто!..

В неофициальном православии этого наслушаешься до боли в ушах, в голове, в животе. Но те же самые речи постоянно мы слышим и от «правых» в Московской Патриархии. Их «секта» просто крупнее всех наших, но точно такая же уверенность в полной и абсолютной непогрешимости своего православия, при полном сознании множества безобразий в своей церкви. То же самое отождествление своей церкви с тою, которая исповедуется в 9-м члене. То же самое отождествление коллективной воли своей церкви с волею Христа. Те же самые бросания словами: церковь – это Христос; хула на нашу церковь – это хула на Святого Духа, отступление от нашей церкви есть отпадение от Христа. Та же абсолютная конфессиональная некритичность. И то же самое невежество, то же незнание новозаветной и церковной истории, то же состязание: как бы не оказать какого-то снисхождения к раскольнику или еретику, как бы не проявить к нему недостатка ненависти. А то ведь братья примут за отступника-экумениста.

Но так не может быть, чтобы одно и то же свойство человеческой натуры, в индивидуальном выражении было грешнейшим из грехов, а в коллективном – высочайшей святостью. Индивидуальная гордость, согласно общему признанию, – свойство дьявола, а коллективная гордость, согласно общепринятому в современном православии предрассудку, – залог благоволения Божия. Что-то здесь не так.

Если коллективная гордость – высшая мера верности Богу, то вот перед нами евангельский пример иудеев, состязавшихся в верности всем 613 заповедям Торы и всем заветным чаяниям Израиля; готовых устранить всякого, кто посмел бы стать им наперекор. Перед нами ясно высказанная евангельская оценка такого душевного настроя.

Сколько раз доводилось слышать такого рода суждение. Да, я знаю, – говорит православный, – католиков (протестантов), которые живут благочестивее нашего, и вообще они лучшие христиане, чем мы, я понимаю их искренность в вере, но все равно ведь они вне Церкви, так что все это пустое благочестие.

Самое удивительное, что говорится это совершенно спокойным тоном, как будто так и нужно, как будто так и должно быть. И при этом никак не задумается человек, отчего же они, сущие вне Церкви, оказываются христианами лучшими, чем ревностные чада Церкви. А может быть, именно ревность по Церкви и портит человека, делает его худшим христианином?

Поздневизантийское православие оставило нам одну меру борьбы не только с еретиками, но даже с теми, кто окажется несогласным в частных и поздних вопросах богословия или предания. Эта мера – высшая. Анафема. Промежуточных мер воздействия нет. Синодик недели Православия со списком всех анафем разбух до невероятности. На любого говорящего и пишущего при желании можно что-то найти. (Уточним, что в Русской Церкви в неделю Православия читается лишь около десятка анафематизмов на самые грубые ереси.)

Это ли эталон Православия?

Этим ли принципом руководствовались великие Отцы IV–VII веков?

Этот ли принцип поддерживал древнее церковное единство?

Как радовались святые Отцы (например, Златоуст во множестве своих слов), как радовались церковные гимнографы – по сути, все песнописцы, чье авторство мы можем проследить по богослужебным книгам, – как радовались они тому, что мы, бывшие язычники, потерянные овцы – найдены, мы, дикие розги, привиты к природной маслине. Языцы восплещите, евреи восплачите, – вот гимн преп. Андрея Критского в день Преполовения Пятидесятницы. В нем не ненависть к иудейству. В нем – радость о том, что на Своем пиру Отец дал место всем, кто почтит верою и любовью брак Его Сына.

Старая притча на новый лад.

Жил-был пастух. У него было сто овец. Как-то одна из них незаблудилась, а 99 пропали. Пастух говорит: я пойду их искать. Овца визжит, словно ее режут: «Нет, не ходи, они сами ушли, они сами должны вернуться, они еретики!»

Скорректируем цифры.

В мире около двух миллиардов человек (на 2000 год) относят себя к христианам. Из них православных, вместе с монофизитами и несторианами, только десятая часть – около 200

миллионов. Из них неофициальных православных, вместе взятых – наверное, тысячная часть.

Сколько человек, примерно, в нашей церкви?

Мы застали христианский мир разодранным.

В древние времена 95 овец у Пастыря составляли видимое церковное единство. И только пять паршивых овец, выскочек, сделались упрямыми злыми козлищами, бодались и брыкались, никак не желая возвращаться к общему стаду. Их не вернешь ни на плечах, ни дубиной. Со временем процент козлищ, может быть, мог и нарастать, откуда же мы можем такие вещи знать точно?

Можно ли святоотеческие мерки отношения к ним переносить на сегодняшний день, когда расколы и разделения исчисляются веками? Множество христиан, с которыми мы разделены, начали с того, что разорвали с теми, кто сам порвал с отцами нашими.

Мы пришли к разбитому церковному сосуду. Не к разбитому даже, а к мелко раскрошенному. Там же, где сохранилась видимость единства, она хранится недопустимо дорогой ценой. Половина всех христиан в мире объединены под главенством Римского папы, «викария Христа». Можно ли православным дать такую цену за церковное единство? Ведь это объединение не в Самом Христе, а в его «викарии». Под московским патриархом тоже много людей. Какой ценой найдено это единство? Кем построена, чем скреплена и как поддерживается эта единая система? Разве Святым Духом? Все знают в глубине души, что нет, что лучше всего единит не подлинное единодушие, а вялость, безразличие, привычка следовать за большинством и начальством и глубокая житейская связь с организацией, с системой. Если православные люди не выходят из официальной патриархии, то вовсе не потому, что им все там нравятся и что они ее любят. Просто понимают, что идти-то особо некуда, к тому же и рвать все скрепляющие связи очень тяжело.

В итоге, нас, неофициальных православных юрисдикций сейчас уже не меньше, чем протестантских номинаций. Если искать единства не под авторитетом папы и не по приказу Политбюро ЦК КПСС, то такого единства найти не удается.

Пятьдесят лет бился над проблемой христианского единства экуменический Совет, да так ничего и не добился. На встрече со студентами Московской Академии и Семинарии в 1990-х годах генеральный секретарь ВСЦ Конрад Райзер признал, что единство христиан может быть только даром Божиим. Странно, однако, почему он не сделал вполне логичный отсюда вывод и не распустил свой ВСЦ, как такое собрание людей, для которого не остается больше предмета и цели деятельности. Ведь дар Божий нужно смиренно ждать, а не пытаться его сделать своими руками.