Эра Рок - Тринадцать полнолуний

Марыля бежала по улице, к роднику. Старики да дети по домам разошлись, только молодёжь ещё не угомонилась, шли по селу и песни пели. Все нарядные, с раскрасневшимися от мороза да веселья щеками, хохотали на всю улицу. Поравнялась Марыля с ними, Кася и Милош перегородили ей дорогу.

— Куда ты бежишь, торопишься? Праздник такой, пойдём с нами гулять-веселиться, что ты всё одна, от нас бегаешь да общества нашего чураешься. Мы к Касе гадать идём, пойдём с нами. Авось в зеркале и своего суженного увидишь.

— Спасибо вам за слова добрые, за приглашение, — поклонилась Марыля, — но знаю я своего суженного уже, и другого мне не надо, — сделала шаг в сторону, что бы обойти их.

— Уж не Зенека ли, хворого, ты полюбила? Какой же прок от него, убогого? — Кася округлила глаза, повернулась, подмигнула своим друзьям.

— А хоть бы и его, не всегда же он болеть будет. Вот выздоровеет, тогда и видно будет. Тороплюсь я, — и побежала дальше.

— Вот точно, с ума сошла от одиночества, не зря бабы говорили, — покачал головой Милош.

— Да ну её, ненормальную. Ты смотри на меня, моя голова тоже не здорова, да то от любви к тебе, — Кася прильнула к Милошу, заглядывая ему в глаза, — меня береги, зазнобу свою, а до других тебе не должно и дела быть.

— Да только ты у меня в голове, ни на кого не променяю, желанная моя, — Милош прильнул к её губам.

— Ну, хватит вам, любиться да нежиться, обещали свадьбу к осени, а сами.

Ганна смотрела на них, казалось, что она уже смирилась, но подружки увидели в её глазах искры ненависти к их счастью. Только Кася не видела, искрящихся злобой, глаз Ганны, она любовалась своим милым.

— И правда, дождаться не могу. И что твоему отцу в голову пришло, не дал благословения, — с досадой в голосе сказал Милош.

— А я почём знаю, сказал до следующей осени ждать надо. Ты думаешь, мне легко? Не меньше твоего мучаюсь, ничего, люба моя, подождём — Милош прижал девушку и впился в губы жарким поцелуем. Все, подмигивая и, еле сдерживая смех, рвущийся наружу, обошли их кругом, держась за руки. Захороводили вокруг целующихся:

— Милош с Касей голубки, поцелуи их крепки. Позабыли про друзей, не стесняются людей. Догоняйте, — и всей гурьбой побежали по улице.

Кася с Милошем, наконец-то, нашли в себе силы, оторваться друг от друга и устремились вдогонку за своими друзьями.

Пока мы били свидетелями этой сцены, Марыля уже добежала к роднику, набрала студёной воды и побежала обратно. На этот раз ни кто её не препятствовал, улица опустела.

Зенек ждал её за нетронутым столом.

— Ох, управилась, запыхалась. Вот водица, что дальше-то делать?

— Пока ты ходила, дедушка мне всё рассказал, — Зенек встал, — дай мне крынку глиняную, запри дверь да закрой окна, что бы никто, не дай бог, не высмотрел, что у нас происходить будет. Садись и отдыхай. Теперь моя работа.

Она недоверчиво посмотрела на него, но крынку дала.

— Я вижу, ты всё сомневаешься, подожди, скоро твои сомнения улетучатся.

Он забормотал что-то, налил в крынку воду, развернул тряпицу, в которой Марыля принесла травку. Свет озарил горницу. То был свет от пучка травы в руках Зенеша. Не переставая бормотать, он положил траву в крынку и поднял над ней свои ладони. Марыля прислушалась, но слов разобрать не смогла. На каком-то незнакомом языке произносил Зенек то ли молитву, то ли заговор. Вдруг она увидела, что от воды пошёл пар. В крынке забурлило, заклокотало, и сама крынка стала прозрачной, словно стекло. Травинки, убыстряя движение, поднялись со дна и растворились в воде без остатка. Крынка стала такой, как обычно. Зенек замолчал, и устало, сел на лавку. На лбу выступили большие капли пота, руки дрожали. «Господи, да что же это такое? — Марыля затихла, завороженная этим зрелищем, — силы небесные, чудеса прямо, да и только». Она подошла к Зенеку, села перед ним на корточки и взяла за руки. Его всего лихорадило, губы пересохли и потрескались, на шее вздулись вены, глаза были закрыты.

— Милый мой, да что же ты над собой так издеваешься, ведь слаб ещё, но откуда сила такая?

Он открыл глаза.

Марыля увидела, что подёрнулись они поволокой мутной от усталости.

— Ничего-ничего, родная, сейчас настоится отвар, выпью, и легче станет. Давай две кружки, тебе тоже надо выпить его выпить. — А мне-то зачем?

— Что бы смогла увидеть то, что я тебе должен показать.

— Боязно мне, — сказала Марыля.

Но сама не поверила в свои слова. Доверила она Зенеку полностью и тело, и разум, и душу.

— Ну, тогда, с богом, — Зенек тяжело поднялся, налил в кружки отвар и одну протянул Марыле, — пей, не бойся.

Первым выпил. Марыля посмотрела на варево. Кружка тоже стала прозрачной, а напиток в ней был чистым, и словно, радуга была в нём растворённая. Все цвета, что доступны нашему взгляду, были в этом отваре.

«Ну, будь что будет» — подумала Марыля, зажмурилась и выпила. На вкус это было сладковато-приторное, мятное, с горчинкой и что-то ещё, незнакомое.

— А теперь, дай руку и доверься мне, — Зенеш протянул ей руку и посмотрел в глаза.

Марыля, секунду помедлив, вложила свою ладонь в его. Краем глаза заметила, что из печки выскочил уголёк, и, искрясь, полетел на пол.

«Надо поднять, а то до беды не далеко» — успела подумать Марыля, но тут всё поплыло перед глазами, голова закружилась, тело стало лёгким и невесомым.

Очнулась она на поляне. Увидела деда Демьяна, собирающего что-то. Вдруг всё потемнело, с неба на землю, со свистом, упали два огненных шара. Дед не испугался, повернулся посмотреть, что произошло, и пошёл к тому месту, где упали огни. Марыля, чувствуя руку Зенека, сжала её и оказалась рядом с дедом.

— Дедушка, — позвала она.

— Он не слышит тебя, мы в прошлом, — услышала Марыля голос Зенека, — смотри дальше, все вопросы потом.

Она повернулась опять в сторону деда. Увидела, как Демьян нагнулся, будто разглядывал что-то на земле и поднял младенца, завёрнутого в тёмно-синюю ткань. Потом опять нагнулся, прислушался и поднял ещё одного ребёнка, но уже в серебристо-матовой материи. Покачал головой и, держа обоих детей на руках, ушёл в лес.

Марыля с Зенеком оказались в демьяновой хате. Дети лежали на столе. Дед развернул их покрывала. В иссиня-чёрной материи с золотистой каймой был мальчик, а в серебристо-матовой с серебряной каймой девочка. Мальчик по виду был немного старше, чем девочка. У каждого из них на груди, на тонких цепочках висели медальоны. Они были похожи на две половинки одного целого. Дед снял с детей медальоны, сложил их друг к другу и получился один круглый, большой, плоский. Что на нём было изображено, Марыля не разглядела, кто-то постучал в дверь хаты. Демьян пошёл в угол избы, к иконе, открыл сзади потаённую стенку и положил туда медальон, а детей отнёс за занавеску, на полати. В дверь вошла тётка Тася.