Эра Рок - Тринадцать полнолуний

Людвиг сказал последнюю фразу так нежно и ласково, что в теле Ядвиги, в животе вспыхнуло тепло, превращаясь в жаркий огонь предвкушения чего-то сверхестественного. Она подняла глаза и посмотрела на этих двоих обольстителей в новом свете, свете грядуших наслаждений и безудержной страсти. И всё-таки, остатки стыда и каких-то, спящих глубоко, приличий, не позволяли ей броситься в море греха, как в омут. Людвиг, чувствуя её замешательство, встал с кровати, подошёл к своей, когда-то единственной, возлюбленной и очень аккуратно начал помогать раздеваться. Когда платье соскользнуло с плеч Ядвиги, он обошёл вокруг, поцеловал те места, которыми она ушиблась, поднял её на руки и понёс на ложе, на котором, поддерживая голову рукой, на боку лежала Жермина, не проронившая ни слова за весь разговор. Людвиг положил Ядвигу на кровать, расправил её волосы по подушке и, мило улыбаясь Жермине, дал знак рукой, чтобы включила свою фантазию. Той не надо было даже давать разрешение, она словно всю свою жизнь только и занималась развращением пуритански воспитанных в этом деле девиц. Она так умело начала осторожно ласкать Ядвигу, что хватило всего несколько секунд для того, чтобы смущённая и скованная рыжая бунтарка приняла её ласки и сама начала проявлять завидную активность. Две очаровательные головки, одна в рыжем пламени волос, другая — с копной смоляно-чёрных кудрей, то оказывались вместе, жадно лобзая друг друга, то становились на противоположные стороны, губами доводя до экстаза партнёршу в самых интимных местах. Извиваясь телами словно две змеи, они стонали, выли, скрежеща зубами, орали, достигнув апогея плотской любви. Людвиг вальяжно, с бокалом вина в руке, развалился в кресле, стоящем возле кровати и наслаждался зрелищем восхитительного, по его мнению, действа порочной любви, далёкой от той, которая была подарена людям господом. А двум развратным любовницам усталость была неведома. Подмигнув друг другу, они сползли с кровати и, будто две грациозные кошки, на четвереньках подобрались к своему хозяину. Сидя в кресле, он снисходительно смотрел, как две похотливые подружки принялись изощрённо возбуждать его. Когда бесстыдство девиц достигло наивысшей точки, его биологическое тело ответило на их приятные, напористые домогательства. На толстом, пушистом ковре с длинным ворсом троица предалась безумной, безудержной страсти развратного соития.

Виола а и Юлиан сидели возле Генри молча, никто из них не мог найти друг для друга слов поддержки. Генри то ли спал, то ли был без сознания. Бледное, серое лицо, впалые щёки, жёлто-синюшные пальцы не оставляли ни какой надежды. Хотя Юлиан, где-то в глубине души, уже начал воспринимать происходящее с достоинством просвящённого человека, но встретив немой вопрос в глазах Виолы, в нём снова поднялось возмущение: «Как не справедливо! Я дожил до старости, а он так молод, сколько он мог ещё успеть узнать! Сколько я мог ему ещё рассказать и объяснить! Ничего не понимаю, где логика — оставлять жить беспомощных стариков и забирать молодых?! Бедная девочка, а малыш?! Почему ему достаётся такая судьба — рости без отца, да ещё такого отца, которому открывались тайны мироздания! О, господи, разве кто-то может разгадать твой замысел?!». От мрачных мыслей его отвлёк тихий стон Генри. Открыв мутные от боли глаза, он пошевелил рукой, словно подзывал кого-то. Юлиан встал и подошёл к изголовью. Почувствовав, что Генри хочет что-то сказать, он потёр ладони и, произнося вполголоса какие-то певучие фразы, закрыл глаза. С покрасневшим от натуги лицом, словно разрезая руками воздух над головой Генри, что по всей вероятности довалось с трудом, он совершил какое-то действо, от которого взгляд Генри стал ясным и осознанным. С лица умирающего сошла смертельная бледность, он даже улыбнулся. Юлиану была известна старинная, магическая техника снятия боли путём замораживания группы нервных окончаний, отвечающих за болевые ощущения. В его практике было несколько случаев, когда умирающие пациенты уходили в мир иной без ощущения страшных мучений, в полном сознании. Вот и сейчас всё получилось. Генри выглядел настолько здоровым, словно и не было этой пугающей синевы пальцев и щёк.

— Виола, дорогая, прошу тебя, иди отдыхать, — попросил Генри, — у тебя совершенно измождённый вид. Родная, иди поспи, со мной Юлиан, а значит, я буду в полном порядке.

Виола, словно сомнабула, от нечеловеческой усталости едва передвигая ноги, вышла из комнты. Юлиан проводил её печальным взглядом: «бедная девочка, как она изменилась за это время, сколько она пережила. Что твориться в этой измученной душе — страшно представить».

— У меня было астральное видение, учитель, — начал Генри довольно бодрым голосом, — мне явились три человека, вернее, их астральные проэкции. Кто это был, я незнаю, между нами состоялся разговор.

— Скажите, это были именно люди или сущности другого мира? — заинтересовался Юлиан.

— Всё было так, как я привык видеть, их голоса показались мне знакомыми, вернее, один из голосов. Тембр, да-да, как я не догадался! Именно этот голос говорил со мной в самые ответственные моменты! Но я никогда не видел его обладателя. Сколько раз я просил показаться мне, ответить на множество вопросов, возникавших у меня, но он никогда не обозначивал себя. А теперь явились целых три духовных проводника. Я вспомнил одно из ваших выражений: «когда ты перестаёшь упорно искать что-либо, то оно находить тебя само».

— Да, мой мальчик, на всё в жизни есть ответы, надо только правильно задать вопросы тем, кто знает, что отвечать.

— Путь поиска ответов заканчивается тогда, когда сам решил его закончить, так получилось в моём случае, я оступился, не доглядел, не проанализировал и свернул с пути. Что ж, исправить уже ничего нельзя и надо принять с достоинством.

Генри печально улыбнулся и посмотрел на Юлиана. Тот, не в силах выдержать взгляд ученика, встал и отошёл от кровати.

— Мне трудно философствовать вместе с вами сейчас, когда мои мысли заняты решением задачи, как помочь вам. — Большинство людей лгут, изворачиваются, они думают, что солгав, не сказав правды, не смогут узнать то, что их интересует больше всего. Необязательно быть мудрецом чтобы сделать вывод: что люди видят и говорят — не одно и тоже, чем взгляд на вещи, когда их об этом спрашивают. Оставьте, и вы и я прекрасно знаем, неизбежное не за горами. Не отравляйте притворством о мнимом незнании последние минуты и не заставляйте меня уходить с тяжёлым сердцем.

Генри произнёс это таким просительным тоном, что Юлиан поёжился.

— Давайте не будем тратить время, которого не так уж и много, на успокаивание друг друга, — Генри дотянулся к прикроватному столику, взял стакан воды и жадно выпил его.