Даг Батчелор - Самый богатый пещерный человек

«Кошмар! — подумал я. — Есть некто, кто видит меня и знает все, что я делаю!» Впервые в жизни я по–настоящему, всем сердцем поверил, что Бог существует!

Когда через пару дней Брэд пригласил меня пойти с ним на собрание, я сразу же согласился. В последующие недели я ходил туда несколько раз. Мне почти ничего не было понятно из того, что там говорилось, но с каждым разом у меня становилось все больше религиозных книг и все меньше денег.

Однажды вечером я читал газету, как вдруг в коридоре послышался такой пронзительный крик и громкий шум, что я аж подпрыгнул. Приоткрыв дверь, увидел Шугермана — негра–сутенера, моего соседа. Он избивал одну из своих девушек. Наконец она вырвалась и побежала. Он швырнул ей вслед веник, а я закрыл дверь.

«Надеюсь, он не убьет ее», — подумал я, плюхнувшись в кресло. В этих захудалых меблированных комнатах частенько кого–то били, но я так и не смог к этому привыкнуть. Стряхнув пепел с сигареты, я задумался: «Зачем прозябать в этой дыре, где приходится делить ванную с такими подонками? Я даже не могу спокойно спать по ночам из–за всех этих вечеринок и дурацких выходок. Мне надоела эта комната и опротивела такая жизнь!»

В этот момент зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Привет, Даг. Это папа! — послышался голос на другом конце провода. — Я тут проездом по делам в Нью–Йорке. Решил задержаться, чтобы повидаться с тобой.

Его голос был веселым, и я обрадовался, услышав его.

— Хочешь, мы встретимся на часок–другой?

— Конечно, папа. Можно, я приглашу тебя на обед? — спросил я. Мне хотелось показать ему, что у меня есть собственные деньги.

— Вообще–то я сам хотел пригласить тебя, но будь по–твоему. Где мы встречаемся?

Я знал несколько шикарных ресторанов в Бостоне и, желая произвести на него впечатление, назвал самый дорогой, какой только смог вспомнить. Приехав первым, я подождал отца на улице. Вскоре приехало такси, и из него вышел отец. Радость нахлынула на меня, и мне очень хотелось подбежать и броситься ему на шею. Но в нашей семье было не принято обниматься. Мы просто улыбнулись и пожали друг другу руки.

В ресторане официант проводил нас за столик, и какое–то время мы беседовали о том, о сем. Сделав заказ, отец перешел к цели своего визита.

— Даг, я чувствую себя предателем по отношению к тебе и хочу попросить прощения. Ты дашь мне еще один шанс?

Услышав столь неожиданное признание, я едва сдержал слезы, но с ответом торопиться не стал.

— Чего ты хочешь, отец? — осторожно спросил я.

— Ну, это касается твоего образования. Тебе всего шестнадцать. В школу–то все–таки надо ходить

— Но, папа, я неплохо сам о себе забочусь!

Я начал выходить из себя и показал ему, достав из кармана пачку денег. Однако его это не впечатлило.

— К тому же ты знаешь, как я отношусь к школе. Он поднял руку, пытаясь остановить меня.

— Минутку, Даг! Послушай меня. Я разговаривал со своим другом, и он рассказал мне о школе на корабле. Это парусник, который плавает по всему миру. Ученики — его команда. Занятия проходят прямо на корабле, а остановки будут в самых экзотических местах. Можно где угодно выходить на берег и делать все, что захочется. Можно нырять с аквалангом и кататься на водных лыжах; там будет много девушек. Учебный год только начался, и сейчас корабль где–то в Средиземном море. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— А как называется эта школа? — спросил я, стараясь скрыть вспыхнувший интерес.

— «Флинт Скул Эборд».

— Ну, не знаю…

Я колебался. Мы долго сидели молча. У меня были большие сомнения, смогу ли снова вписаться в четкую структуру, где придется исполнять приказы. Тем не менее мне показалось, что там будет интересно, и, честно говоря, я устал беспокоиться о том, как прокормить себя. Наконец я сказал:

— Пожалуй, попробую.

На лице отца выразилось огромное облегчение, а в его глазах я заметил слезы. Внутри у меня все ликовало. Но если бы я только знал, что меня ожидает!

Отец отменил все деловые встречи, чтобы слетать со мной в Геную, в Италию, где сейчас стояла плавучая школа. Нам было хорошо вместе, и я знал, что он переживает за меня. Папа даже похлопал меня по спине, когда мы взошли на корабль. Он помог мне зарегистрироваться и внести вещи, а прощаясь, сжал мою руку.

— Удачи, сынок. Будь прилежным. Я приеду к тебе на Рождество.

— Ладно, папа.

Когда он ушел, я спрятал вещи и пошел осмотреться. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, кто учился в этой школе: дети сенаторов и политиков, такие же распущенные и несдержанные, как и я. Оставаясь дома, они подрывали репутацию отцов, а за пределами страны о них никто ничего не узнает. Были здесь и правонарушители, чьи богатые родители просто переложили свои обязанности на школу, не желая заниматься проблемами детей. Поначалу некоторые ребята в школе приставали ко мне: «Ты привез наркотики?»

То, что сказал о школе отец, было лишь частью правды. В определенном смысле учащиеся были узниками этого парусника. Нам запрещали пить, курить и употреблять наркотики и, конечно, не позволяли общаться с девушками. Перед тем, как отпустить нас на берег, у нас отбирали паспорта, а если вас поймают без документов в такой стране, как, например, Италия, то посадят под замок и выбросят от него ключ. Поэтому мы не отваживались делать ничего такого, что могло бы привлечь к нам внимание. За все время, которое я там провел, я так и не нырнул с аквалангом, не прокатился на водных лыжах, да и вообще не занимался спортом.

В этой школе естественно–научные предметы опирались на теорию эволюции, а тех, кто верил в сотворение, высмеивали и считали идиотами. На уроках показывали фильмы, прославляющие Ч. Дарвина так, будто он — герой.

— Бога нет, — говорил нам учитель. — Вы должны сами о себе заботиться. Если надо переступить через кого–то, чтобы достичь своей цели, переступайте. Если вы этого не сделаете, сделает кто–то другой.

Такая циничная философия заставила меня почувствовать еще большее одиночество и ненужность.

Я продолжал искать Бога через восточные религии — вроде шакти — и не хотел, чтобы мне указывали, во что верить, поэтому все больше времени проводил в своей комнате, медитируя и играя на деревянной дудочке. Ребята смеялись надо мной, но я не обращал на это внимания.

Все ученики были из состоятельных семей, но вы бы никогда не догадались об этом по пище, которой нас кормили. Десерты были такой редкостью, что шоколадный батончик «Сникерс» считался необыкновенным лакомством, на которое можно было обменять все что угодно. Нам приходилось платить за один батончик две с половиной тысячи итальянских лир — то есть в два раза дороже, чем дома.