Вера МУРОМЦЕВА-БУНИНА - Жизнь Бунина и Беседы с памятью

К первому эпизоду . В 1907 году в театре Комиссаржевской шло представление «Жизни человека» Л. Андреева. Федор Дмитриевич Батюшков и я поехали в театр. Куприн не пожелал ехать с нами, так как ему произведения Леонида Андреева вообще не нравились. Когда я вернулась из театра, то сидевший у Куприна Бунин спросил меня с иронией:

– Ну как, вам пьеса понравилась? Правда, что смерть сидит в уголке и кушает бутерброд с сыром?

На это я совершенно серьезно ответила, что вещь мне понравилась. Мой ответ взбесил Куприна, он схватил со стола спички и поджег на мне платье, в котором я была в театре.

Ко второму эпизоду . В один из вечеров мы ждали к обеду гостей. Стол был накрыт на двенадцать персон. Случайно пришел и Сергеев-Ценский. Нужно сказать, что Сергеев-Ценский и Куприн большой «симпатии» друг к другу не чувствовали. Александр Иванович читал в этот вечер «Штабс-капитана Рыбникова». Сергееву-Ценскому рассказ показался незаконченным, половинчатым, и он, показывая на стол, сказал: «Это все равно, если бы вы подали к столу только хвост или одну голову от селедки». Куприн пришел в бешенство и свернул всю сервировку на пол. ‹…›

Еще раз сердечно благодарю за книгу… Целую вас очень крепко. Не забывайте меня. Ваша М. Куприна».

В. Н. Бунина писала 30 марта 1959 г.:

«Дорогая Марья Карловна. ‹…› Мне очень приятно, что я могу иногда перекидываться с вами письмами. ‹…› Я не могу себе простить, что я, написав о вас, не послала вам этих выписок, правда, я думала, что вы живете в северной столице, а не в Москве; если бы я знала, что вы в Москве, я могла бы попросить Бабореко снести вам эти страницы… Относительно поджога платья, это, конечно, я запамятовала, меня так поразил самый факт, что я забыла за пятьдесят лет подробности, но ведь и тут ревность. ‹…› Обнимаю и целую вас со всей нежностью, желаю здоровья и радостей. Как совсем поправитесь, напишите и о себе. Еще раз целую. Ваша В. Бунина».

В письме 17 августа 1960 г. В. Н. Бунина говорит: «Милая, дорогая Марья Карловна. ‹…› Понемногу «беседую с памятью». Моя следующая книга называется «Беседы с памятью». ‹…› Буду надеяться, что в этой книге я не наделаю промахов, как в прошлой. Я написала Бабореко, если его план осуществится и ему удастся устроить «Жизнь Бунина» у вас, то я мгновенно вышлю ему все поправки, которые вы сделали в моей книге, и прошу его показать эти места вам. «Беседы» тоже не обошлись без вас, но в них я едва касаюсь и пишу о моем впечатлении о вас».

«Беседы с памятью» Вера Николаевна хотела довести до 1918 года. «Жизнь Бунина» я предлагал издательству «Советский писатель». Л. Ф. Зуров сообщал в письме из Парижа 26 апреля 1961 г.: «Вера Николаевна долго верила, что «Жизнь Бунина» в Советском Союзе переиздадут. Эта надежда ей помогала работать над воспоминаниями».

Из моих хлопот тогда ничего не вышло.

Мария Карловна в переписке с Верой Николаевной касается также воспоминаний Людмилы Сергеевны Елпатьевской (в замужестве Врангель), которые Вера Николаевна цитирует: «…никаких вечеров, никаких сборов молодежи у нас в доме никогда не происходило, – писала она 20 сентября 1960 г., – были по воскресеньям журфиксы Александры Аркадьевны, на которых я, конечно, могла присутствовать, но отнюдь не мои подруги или сыновья Михайловского – гимназисты старших классов. Всю эту компанию гимназической молодежи Лёдя могла видеть только в доме известной переводчицы Э. К. Пименовой, в то время гражданской жены Н. К. Михайловского. Пименовы и Михайловские жили в одном доме, на одной лестничной клетке, поэтому сборища, о которых вспоминает Лёдя, происходили иногда у Михайловских, а главным образом у Пименовых. Марксистов в то время Лёдя могла видеть только у Лидии Карловны Туган-Барановской, так как в доме моей матери бывал только один марксист – ее зять М. И. Туган-Барановский (правда, очень редко заходил Струве). ‹…› Портрет Гейне, о котором вспоминает Лёдя, принадлежал Лидии Карловне. Она приобрела его за границей. После ее смерти этот портрет перешел ко мне по наследству. Он висел над креслом, в котором Иван Алексеевич действительно любил сидеть. По его словам, он садился сюда нарочно, чтобы подчеркнуть свое сходство в профиль с Гейне». (Письма В. Н. Буниной и М. К. Куприной хранятся у ее племянницы Лидии Иосифовны Давыдовой, которой я глубоко признателен за выписки из автографов.)

В «Жизнь Бунина» внесены, кроме оговоренных выше, следующие редакторские изменения: поездку Бунина в Ревель обозначаем вместо ошибочной даты 1937 г. 1938 годом; пение швейцарца, которое Бунин слышал во время путешествия 1900 г., именуем как в автографе его письма: пел «иоделем». Ошибка в нашей публикации этого письма (пел «иодельн») перешла в книгу Веры Николаевны.

[1]См. на эту же тему: Бабореко А. Поэзия и правда Бунина. Дневники, воспоминания и письма современников. – «Подъем». Воронеж. 1980. № 1.

[2]Между прочим, в числе учителей Елецкой гимназии в это время был будущий известный писатель-философ В. В. Розанов. – Ю. Ш .

[3]Это стихотворение печаталось в 8 томе собр. соч. Бунина (Берлин, 1935) под заглавием «Москва». Позднее он приписал в заглавии: «1919 года». У нас публикуется впервые. Ранняя редакция дана в «Литературном наследстве». Т. 84. Кн. 1.

[4]«Ношка» – старинное «межа».

[5]Неточности в цитировании дневниковой записи Бунина исправляем по ксерокопии с автографа, полученной от доктора Милицы Эдуардовны Грин. В автографе читаем:

«23.Х.40 (10.Х.40 по старому стилю), 111/2 ч. вечера. Шум дождя по крыше, шум и постукиванье капель. Иногда все сотрясающие раскаты грома. Лежал читал «Несмертельного Голована» Лескова, потом выпил полстаканчика водки.

70 лет тому назад на рассвете этого дня (по словам покойной матери) я родился в Воронеже, на Дворянской улице. Сколько лет еще осталось мне? Во всяком случае немного и пройдут они очень быстро, – давно ли, например, была осень в Beausoleil, где мы жили на этой горе, в этом высоком доме («Villa Dominante»)! А прошло уже два года.

Проснулся поздно (в 9 ч.), с утра было серо и прохладно, потом весь день шел дождь. Все-таки мое рождение немного праздновалось – баранье плечо, вино (Марга подарила…). Галина переписывала «Таню», которую я кончил вчера в 5 ч. вечера…»

Дом, в котором родился Бунин, сейчас значится за № 3 по проспекту Революции (бывшая Большая Дворянская).

Мать – Людмила Александровна Бунина, рожд. Чубарова (род., по-видимому, в 1835 г., умерла в 1910 г.). Даты жизни братьев Ивана Алексеевича – Юлий Алексеевич Бунин: 1857-1921; Евгений Алексеевич: 1858-нач. 1930-х г.

[6] Пýшешниковы. - Софья Николаевна (?-1942), с 1925-го по 1939г. жила в Москве у сына Николая Алексеевича (1882-1939), после его смерти уехала в Орел к сыну Петру Алексеевичу (?-1945), который был зубным врачом. Николай Алексеевич – переводчик Киплинга, Голсуорси, Дж. Лондона и Тагора. Старший из братьев-Дмитрий Алексеевич (?-1954), юрист.