Алексей Черных - Евангелие от Иуды Искариота

Бессмысленно – так в нем безумство дышит.

Слюною брызжет, ничего не слышит

И весь кипит, как перед бурей море.

Лишь Иоанн Зеведеев умеет

Враз осадить речь Левия Матфея,

Сказав ему с презренно-гордым видом:

"А ты-то кто такой? Ты?.. Бывший мытарь!.."

Но даже Иоанн смолчал. Иаков,

Брат Иоанна, поддержал Матфея:

"На праздник в Иерусалим, однако,

Сойдется очень много иудеев.

Не ссорьтесь понапрасну. Там возможно,

Нас не заметят, и в толпе бурлящей,

Коль будем все предельно осторожны,

То неприятностей и бед мы не обрящем".

Так было решено. Но от предчувствий

Нерадостных вдруг сердце защемило.

Я подошел к учителю и грустно

Спросил его: "Какая злая сила

Безжалостно тобой кружит и вертит,

На смерть тебя безудержно толкает?"

"Пойми, Иуда, тот, кто умирает,

В единый миг перестает быть смертным.

Я сделал выбор. Ведь, внушив вам веру,

Я истину вам дал и должен, значит,

Вам доказать, что это не химера,

А истина из истин, сверхзадача,

Которую нельзя отринуть, встретив

Предубежденье и непониманье.

Запечатляет истину страданье,

А лучше - смерть". Так Иисус ответил,

Добавив твердо: "Будет так, Иуда!"

Я был с ним совершенно не согласен,

Но он ушел, и был бы труд напрасен

Остановить его в подобную минуту.

Я прошептал лишь вслед: "А есть такая

На свете истина, которой ради стоит

Идти на смерть? Наверняка другая

Возможность есть, чтоб расшатать устои".

Глава 11

Иаков прав был. В Иерусалиме

Народа было много перед Пасхой.

Хотя входили в город мы с опаской,

Внимания к себе не привлекли мы.

Проблем бы не было совсем, но шум базарный

Предпраздничная суета, столпотворенье

Взыграли в Иоанне, как угарный

Газ вызывает головокруженье.

Сейчас я просто не припомню даже,

Когда и где он так успел напиться,

Ведь он по сути даже отлучиться

Не мог от нас, от кучной группы нашей.

В обычном состоянье Иоанна

Считали человеком молчаливым.

Он редко пил. А вот когда был пьяным,

То становился страшно говорливым.

Тогда безумно хвастать начинал он,

Преувеличивал, перевирал безбожно.

Пока хмельная дурь его играла,

Остановить его бывало невозможно.

Вдобавок ко всему, силач с рожденья,

Имея очень плотное сложенье,

Наш Иоанн утраивался в силе,

Когда пары вина его бодрили.

Пока не подворачивался повод,

Он вел себя неплохо и прилично,

Тогда его характер энергичный

Не порождал ни действия, ни слова.

Но лишь пока не появлялся повод...

Когда уже мы подходили к храму,

То Иисус сказал для нас негромко:

"Вот, дом молитвы сделали бедламом

И отдали разбойникам в откормку,

Прогнать бы их, нисколько не жалея,

Менял, купцов и жуликов различных,

Кому быть в храме просто неприлично..."

Тут встретился пришедший с Галилеи

Учителя поклонник фанатичный.

Узнав нас, он запричитал гортанно:

"О Иисус, пророк из Назарета!

Благословен будь, сын Давидов, многи лета,

Тебе, твоим апостолам осанна!"

Сначала голоса, что поддержали

Его ретивый окрик, редки были,

Но после многие осанну подхватили,

Хотя не все, конечно, понимали,

Кого они хвалою возносили.

Я видел, как учитель недовольно

Вздохнув, повел усталыми плечами,

И этот жест его непроизвольный

Был выразительней игры актера в драме.

Апостолы, напротив же, взбодрились,

Польщенные оказанным приемом,

Глаза у них довольством заискрились...

Но эта сцена кончилась Содомом.

Вдруг ни с чего прорвало Иоанна -

Пошел гонять менял он, опрокинув

И разбросав столы, скамьи, топчаны,

Ломал попавшее под руку как мякину.

Храм стал не храмом - просто полем битвы,

Никто в нем, впрочем, не сопротивлялся,

А Иоанн безудержно ругался:

"Во что вы превратили дом молитвы?!

Вы, сотворившие себе кумира

В бессовестном обличии богатства!

Вы, видящие отраженье мира

Через обман, обвес и казнокрадство!

Долой отсюда, гнусные примеры

Того, каким не должно быть еврею!"

Толпа, подобно зверю из вольера,

Из храма ринулась, сминая ротозеев;

Раздались крики тех, кто поскользнулся,

И на кого, возможно, наступили;

Безумствовали многие, вопили.

В сердцах учитель громко чертыхнулся

И двинулся ко входу в храм, да только

Не смог продвинуться к дверям его нисколько,

Хоть мы ему усердно помогали -

Потоком шедшие навстречу нам мешали.

Казалось, что учитель к Иоанну,

Чтоб усмирить его, безумного, стремится,

А он хотел к дверям быстрей пробиться,

Чтоб осмотреть травмированных раны,

Чтоб облегчить иль снять совсем их боли,

Чтоб оттеснить толпу от них, упавших.

Но оттеснили нас, и все мозоли

Нам оттоптал народ тот напиравший.

Нас всех тогда помяли преизрядно:

Матфею в кровь губу и нос разбили,

Мне чем-то острым очень неприятно

Ширнули в бок и ногу придавили.

Но вот толпа отхлынула. Сумели

Мы, наконец, до раненных добраться,

Легко задетым помогли подняться,

А остальных упавших осмотрели.

Толпа у храма в ужасе молчала,

Как будто паника, царившая всего лишь

Каких-то несколько минут назад, сжимала

Не их сердца помимо их же воли,

А непонятно чьи. И Иоанна

Внезапно охватила онемелость,

От происшедшего он растерял всю смелость

Крикливого и грозного буяна.

Уныло сел он на ступенях храма,

Весь бледный, словно после лихорадки,

Играла чувств разноречивых гамма

В глазах его с безумия остатком.

Глава 12

Толпа же постепенно оживилась

И начала активно обсужденье

Произошедшего. Часть позже отделилась,

К нам подойдя с заметным возбужденьем.

Здесь были те, кто интересовались

Учителем, его ученьем или

Его искусством врачевателя. Собрались

Вокруг они и громко говорили.

Закончив с раненными, обратили взоры

Мы на столпившихся вокруг кольцом бурлящим.

Учителя спросили, настоящий

Ли он Христос, как ходят разговоры,

Иль слухи те разносят злые воры.

Но Иисусу рта открыть не дали,

Раздался крик: "Ведь он из Галилеи!

В Писанье ж сказано, чтобы Христа мы ждали

Из Вифлеема!" И толпа, шалея,

Заверещала громче, чем пред этим.

Одни кричали: "Он пророк!", другие -

Что Иисус погряз в бесовских сетях.

Слова хорошие смешались и плохие...

На шум безумный не повев и веком,

Хоть это был так невыносимо,

Учитель молча подозвал калеку,

Рука которого висела недвижимо.

Сдавив плечо умелыми руками,

Взглянув в глаза, сказал учитель строго:

"Пошевели-ка пальцами немного".

"Я не могу, - дрожащими губами

Калека отвечал ему. - Три года