Николай Жевахов - Воспоминания. Том 2. Март 1917 – Январь 1920

По занятии большевиками Одессы банды красноармейцев хватали женщин и девочек, тащили их в порт, Александровский парк и дровяные склады и беспощадно глумились над ними. После таких насилий жертвы или умирали, или сходили с ума. Прохожие с ужасом слышали раздававшиеся из парка душераздирающие крики насилуемых до смерти, посте чего мгновенно наступала тишина и до их слуха доносился лишь предсмертный хрип и стон замученных жертв.

"Социализация женщин" не составляла ни самостоятельного орудия казни, ни явления, стоявшего особняком или наблюдавшегося лишь в некоторых местах России. Нет, этот декрет проник в толщу буквально каждого шага советской жизни и цинично осуществлялся как на верхах представителями власти, так и в подвалах чрезвычаек или в казармах красноармейцев. И если я упомянул об этом декрете, то не для того, чтобы выделить его из общего числа способов истребления русского народа, а для того, чтобы подчеркнуть тот страх пред бесчестием, какой заставлял несчастных женщин и подростков лишать себя жизни, только бы избежать позора и поругания или медленной смерти от нанесенной заразы.

Нарисуйте в своем воображении самую невероятную по ужасу картину и она явится лишь бледным отражением того, что творится в России.

Чрезвычайки с ее пытками, ужасы голода, людоедство, страх быть ежеминутно схваченным, убитым и съеденным, безумный разврат и насилование детей, беспрестанные обыски и реквизиции, бесконечное количество декретов и распоряжений, коих невозможно не только исполнить, но и удержать в памяти, бессмысленных и противоречивых, рассчитанных на то, чтобы довести население до полного изнеможения, беспощадные кары за неисполнение этих декретов, мелочная регламентация повседневной жизни, уплотнение и выселение из квартир, принудительный труд, маскирующий глумление и издевательства, вроде очистки нечистот, копания могил для жертв чрезвычайки и пр., многоженство и обязательные аборты, рассчитанные на прекращение рождаемости, наконец, дикие, кощунственные гонения на Церковь и прочее и прочее.

Куда же бежать из этого ада, где укрыться от такой страшной действительности? И несчастные люди теснее прижимались друг к другу и искали если не спасения, то хотя бы временного отдохновения в тесном кругу своих семей. Но советская власть и здесь их настигла.

Семья перестала существовать для них... Несчастные стали бояться ее. Почему? Потому что большевики отравили семью ядом шпионажа.

Вот что мы читаем в цитированной нами книжке "Речь Обера", стр. 86-87:

"...Советы умеют пользоваться этим методом: разделять, чтобы властвовать. Они достигли того, что между всеми русскими развилась до такой степени подозрительность, что даже в семейном кругу люди не смеют открыто говорить. Чека, захватив кого-нибудь и продержав его в тюрьме несколько дней, предъявляет ему требование шпионить и доносить на своих друзей, угрожая в случае отказа, что жена, дочь, мать или отец поплатятся за это. Корреспондент "Journal des Debats" Итон приводит случаи такого насильственного принуждения к шпионству самого последнего времени. Шпионство делает невозможным никакое восстание, потому что там никто не может доверять другому . Всякий новый заключенный в ГПУ приглашается сделаться шпионом. Человек должен сделать выбор между своей семьей и своими друзьями. Шпионы везде: в тюрьмах, в магазинах, на улицах, даже в семье. О, какое дьявольское дело сделали эти люди! Нельзя доверять ни друзьям, ни близким, ни родным...

В советах людей доводят приемами медленной пытки до состояния безумия. Вот где постигается весь ужас предательства своих родных и друзей. Да будут прокляты люди, сделавшие такое злое дело! "Нет достаточно сильных выражений, – пишет в июне 1923 года корреспондент "Таймса" – чтобы описать мерзости этой дьявольской системы. Жертвами, по большей части, являются женщины, служащие переводчицами у иностранных корреспондентов, учительницы русского языка, гувернантки у иностранцев, горничные и другая прислуга. Точно также и мужчины попадаются в ту же ловушку; они внезапно исчезают в течение нескольких дней, потом возвращаются с бледными лицами и, большей частью, говорят, что они больны. Иногда ужасная правда прорывается из их уст с мольбой, чтобы все осталось тайной. Вот что приводит в России к полному разобщению между людьми! " О, если бы даже Ленин принес для своей страны, – восклицает благородный Обер, – вместо нищеты, вместо голода, вместо полной разрухи – благоденствие, то одного факта, что он отравил русскую душу таким смертельным ядом, было бы достаточно, чтобы оправдать выстрел Конради. Они не виновны, эти два русских офицера, вы не можете их осудить; если бы вы сказали, что они виновны, возмутилась бы совесть всего мира ... Большевизм – это величайшее преступление в истории человечества... Большевизм уничтожил труд человека, он убил его тело, он умертвил его душу. Теперь он набросился на Бога..."

Такой приговор большевичеству сделал иностранец, который только слышал об ужасах, нарисованных нами в настоящей главе... Что же должны сказать те, которые видели эти ужасы или на себе пережили их? Швейцария не только оправдала Конради и Полунина, но и возвела содеянное ими "преступление" на высоту великого подвига, явив своим приговором подлинный голос мировой совести. Что же должны испытывать другие два офицера П.Шабельский и С.Таборицкий, приговоренные за такое же "преступление" Берлинским судом к тюремному заключению? Знали ли немецкие обвинители, как содрогнулась мировая совесть, услышав их приговор над теми, пред которыми с благоговением склонились все честные люди? А Воровский был только одним из винтиков той адской машины, какую строил и приводил в движение Милюков и подобные ему исчадия ада. Много нужно сделать Германии, чтобы искупить свою вину пред Россией, многое уже и делается ценой собственных страданий, но приговор над С.Таборицким и П.Шабельским еще ждет искупления...

После всего описанного, нетрудно представить себе характер советского быта в России, вообразить себе результаты сатанинских приемов власти, превративших Россию в кладбище и развалины. Однако я приведу несколько иллюстраций этого проклятого быта.

"Демобилизованный красноармеец рассказывает, как он приехал домой и его там чуть самосудом не встретили. "Известно, публика темная, да притом кулацкий элемент. Спрашиваю, довольны ли своей крестьянской властью. Они галдят. Папаша у меня старик старого завета. Зажиточный человек. Что с ним было! Каждый день грыземся. Раз заспорили на политическую тему. Я слово, он мне десять. Разъярились оба. Стал он ругать и меня, и власть, грабители говорит все вы и с Лениным вашим. Не унимается старик. Помутилось у меня. Схватил винтовку, наповал убил. Сбежались мужики, чуть нас на месте не разорвали. Еле Совет спас." (Еженедельник Высшего Монархического Совета, № 62, от 23 октября 1922 г.)