Святитель Григорий Палама. - ТРАКТАТЫ

ФЕОФАН: Хорошо сказал один из древних кесарей, что не подобает подставлять оба уха обвиняющему, но должно сохранять одно ухо чистым для того, кто будет оправдываться, чтобы ни в коем случае ни с чем не соглашаться и ничего не решать прежде, нежели выслушаешь обоих [549]. Ибо то же самое и на Соборе [550]едва не дословно говорил Варлаам, и среди его слов значительную часть составляло: «я был трав{стр. 186}мирован и страдал душой». Имеется в виду — что от писаний, о которых ты сказал. Здесь нам нужно немного слов, ибо у нас есть неопровержимое возражение от [самих] дел. Ведь мы показали, открыв, его писания, гораздо более ранние, чем наши, также относящиеся к предмету настоящего рассуждения, которым и были противопоставлены наши. Уезжая из Фессалоник он уничтожил их, так как он думал, что, показывая написанное спустя год в ответ на бывшие с нашей стороны опровержения, ему теперь легче убедить не знавших [всех обстоятельств дела], что он не начинал [первым спора]. Но, однако, таким образом он лишь скорее показался коварным и лживым, поскольку, когда стали исследовать самое начало [спора], нашлись и знающие [все это] фессалоникийские мужи. И таким образом было показано, что еще четырьмя годами раньше, когда он еще даже не знал, в какой точке света мы находимся, и не общался с нами даже письменно, он — за столько времени [до знакомства с нами] — притворно изображая послушание некоему из в простоте [подвизающихся] монашествующих, взял отсюда повод для обвинений, как это и Соборный Томос ясно показывает всем желающим [разобраться]. И кроме сказанного: кто начинает дело? Разве не обвиняющий, не истец, каковым очевидно являлся он? А мы разве не через семь месяцев прибыли, будучи вызваны патриаршими письмами? Как же тогда не яснее ясного, что не мы являемся положившими начало спору с ним? Впрочем, он ли начал спор, или мы, но более достоин порицания (или даже отвращения) говорящий нечестиво, нежели просто начавший.

3. ФЕОТИМ: Хорошо ты говоришь. Это, и правда, узнать было бы и важнее, и сложнее. Но у меня более нет никаких сомнений, ибо я с точностью дознал, коль велико злославие этого мужа. Поскольку же оно протяженно и {стр. 187} разветвлено и еще чрезвычайно усилено преемниками, то я прошу о некоем исследовании, насколько возможно более кратком, не для постижения, но для его прояснения и изобличения. И, умоляю тебя, не переставай по мере возможности вести [меня] таким путем, дабы, шествуя по нему со всех сторон защищенными, словно оружием, истиной [551], мы видели, как падают их пустые домыслы, говоря псаломски, от страны и одесную [552], к нам даже и не приближаясь.

ФЕОФАН: Не пустяковая это просьба, добрейший [друг мой], и я таковые вещи ни настолько способен, чтобы понять, ни настолько искусен, чтобы изречь. Однако, ради тебя, поскольку любовь побуждает браться и за то, что превыше сил, надеясь иметь помощником Бога любви, попробую обстоятельно изложить некое правило догматов, посредством которого можно будет различить то, что хорошо сказано, от того, что плохо. Каковое правило и тебе также покажется таким, что, приложив к нему все, что хочешь, — не только из числа недавно возникшего, но едва ли и не из от века бывшего, — ты во всех [вопросах] узнаешь истину. Не малым же будет и сие признаком, или даже доказательством, проповедуемой нами истины и распространенного у тех, кто предпочитает возражать нам, заблуждения. Ибо если будет показано, что в равной степени никак не соотносятся с этим каноном слова как древних еретиков, так и ныне противоречащих нам, а соответствуют — как от века благочестивые [речения отцов], так и недавно сказанное нами, то разве не явно будет, к какой стороне относить то и другое [учение]? Ведь тождественные одному и тому же [утверждения] по необходимости будут тождественны и друг другу; а отличное от любого из них, будет отличным и от другого. И не удивительно, если то, что будет сказано, {стр. 188} во всем продолжит иные мои слова, как если бы я решил теперь вкратце показать лежащий в глубине корень и причину всех добрых и недобрых учений о Боге.

ФЕОТИМ: Сколь вожделенное предложение! Так что не медли, ибо страстно желающие узнать что–либо не любят длительных вступлений!

4. ФЕОФАН: Уже говорю. Примечаешь ли, что относящееся к богословию иногда бывает самоочевидным, а иногда бывает, что приглашает ум научаемого к рассмотрению и исследованию?

ФЕОТИМ: Одно и то же — и достоверно и нет? Не понимаю, что ты говоришь.

ФЕОФАН: Поясню то, что я говорю.

ФЕОТИМ: Поясни, и тогда я соглашусь с тем, что покажется верным.

ФЕОФАН: Сказал Моисей, научившись от Бога: Слыши, Исраилю: Господь Бог твой Господь един есть [553]. Разве это не самоочевидно?

ФЕОТИМ: Да, если ты называешь самоочевидным то, во что веруем без доказательств. Поэтому и Моисей, повелев слушать, больше ничего не прибавил затем об этом.

ФЕОФАН: И хорошо сделал. Ибо как чувство в тех вещах, что подлежат чувству, не нуждается в логическом доказательстве, так и вера не нуждается в доказательстве таких вещей. Поэтому к одним лишь неверующим мог {стр. 189} бы кто–либо простирать об этом долгую речь. Но тот же Моисей, и сему научившись от Бога, говорит, что на Содом и Гоморру одожди Господь огнь и жупел от Господа с небесе [554]. И явившийся в это же самое время Лоту в Содоме Господь, явился в двух лицах [555]. Равным ли образом мы верой воспринимаем и это?

ФЕОТИМ: Как же нет? Что же тогда?

ФЕОФАН: Мы веруем и что Господь один, и что не один. Не сама ли, стало быть, вера принуждает нас и всячески повелевает рассматривать [это] и давать ответ (особенно, если кто–либо насмехается над этим) о том, каким образом Он един, и каким — не един, чтобы нам не оказаться нелепыми и не учить и не высказываться непоследовательно по отношению к самим себе?

ФЕОТИМ: В высшей степени так. Ведь никто из разумных не предложит вопрошающему в качестве предвосхищающего его вопрос ответа слова о непостижимом: каким образом это бывает так или этак, — поскольку он исследует не причину существования каждого [утверждения], но различие одного от другого.

ФЕОФАН: Восхищаюсь твоей разумностью. Действительно, в таких тонкостях богословия увидишь едва не всякую лукаво возникшую ересь. Но отвечающий таким образом, чтобы сохранять верность обеим частям [антиномии] ничуть не меньше, чем прежде, — благочестив; а пользующийся в каком бы то ни было случае каким бы то ни было одним [положением] против другого — еретик или даже вовсе безбожник, по логике каждой выдвинутой гипотезы.

{стр. 190}

5. ФЕОТИМ: Проясни, ради Бога, и то, о чем ты сейчас говоришь.

ФЕОФАН: Я это и делаю. Весь сонм святых отцов называл Бога одним по сущности и тремя по ипостасям, поскольку сущность есть одно, а ипостась — другое, так что каждая из них обозначает нечто иное, хотя и являются нетварными и обоюдно неотделимыми друг от друга ипостаси и сущность [556], соблюдя таким образом незыблемой веру как в Троицу, так и в единоначалие. А Савеллий, обвинив так учащих в троебожии и сам слив три [Лица] в одно, отменил ради единства троичность Божества, и собрав от Священных Писаний слова о Единице, — таких как: Аз Бог первый, Аз и по сих, и во век, глаголет Господь [557], и как сказанное Самим Господом в Евангелиях, что Аз и Отец едино есма [558], и тому подобных, — предложил во свидетельство и опровержение троичности ипостасей. Разве не так делает Савеллий и иже с ним?