Диакон Андрей Кураев - Ответы на вопросы православной молодёжи

Затем мне передали последний диск Константина Кинчева «Солнцеворот». Но я честно скажу — не прослушал я его. Сил у меня не хватило заставить себя. Потому что, когда я его поставил… — ну нет, не идет. Когда я был школьником, конечно, мои одноклассники увлекались роком. Но, скажем, «Led Zeppelin» и тогда был вне пределов моего понимания. «Queen» я еще иногда мог понять, а дальше — нет. Для меня музыка должна быть мелодичной, а остальное я не понимаю. А сейчас я тем более просто не могу заставить себя это слушать.

Хотя надо заметить, что прежде Кинчев для меня ничем не отличался от всех остальных рокеров (пишем «рокеры», в уме держим — «сатанисты»). Но буквально за месяц до того звонка Константина я где-то в Москве поймал «попутку», чтобы успеть на лекцию. В «попутке» я — гость, который не может навязывать свои уставы. Я не могу диктовать человеку, что ему можно делать в его собственной машине: курить или не курить, слушать музыку или нет… А на этот раз в машине играло радио. Я старательно пытался не вслушиваться в звучавшую музыку, и вдруг одна фраза заставила меня вздрогнуть, потому что она впала абсолютно в консонанс с моим настроением и моими мыслями. Фраза звучала: «Я иду по своей земле к Небу, которым живу». Я насторожился, начал слушать — кто же это смог такое написать. В конце диктор объявляет: «Вы слушали композицию «Трасса Е-95». Кто, что? Опять не могу понять, да и шофер как-то тоже не в курсе. Но я для себя запомнил: «Трасса Е-95»… Мне показалось, что вот в этой фразе вся суть Русского Православия сконцентрирована… Приезжаю на лекцию в Университет. (Я туда ехал.) Спрашиваю свою аудиторию: ребята, что это такое, кто это такое. Ответ: ну, как же, отец Андрей, ну, нельзя быть таким невежественным в наше время. Это же Кинчев, Алиса, Трасса Е-95. И тогда я понял, что Господь признает право на покаяние даже за рокерами, и признания в любви Он принимает, даже если они высказываются на рок-языке…

— Значит, на одной сцене с Кинчевым Вас не увидеть?

Зарекаться не стоит. Меняются люди. Меняется аудитория «Алисы». Пока же мы наш форму наилучшего взаиомодействия. Константин на своих концертах объявляет у моей лекции, называет время, зал, куда желающие могут придти для разговора. 17 ноября 2003 года в Екатеринбурге, например, он объявил так: «Завтра вас ожидает продолжение концерта. Это будет иное, другой взгляд на жизнь. Мой друг, диакон Андрей Кураев прилетевший со мной из Москвы, будет выступать в Горно-Геологической академии. Если у вас есть сомнения, то вы можете задать ему вопросы. Я не хочу ничего навязывать. Просто приходите. Будет интересно».

— Люди приходили?

— Можно, я зачитаю не мое впечатление. Это челябинской газеты (там все было также, как в Екатеринбурге, только днем позже): «Не часто в актовом зале общества «Знание» можно увидеть столько народу, причем всех возрастов. Удивительно, но на лекцию московского философа-богослова валом валили даже молодые люди с рокерской экипировкой, которые заметно контрастировали с православными прихожанками и бородачами-староверами. Для последних, наверное, особенно удивительно было видеть такого веселого и шустрого священнослужителя. Расположившись на сцене в компании сопровождавшего его отца Дмитрия Алферова, человек в рясе полтора часа неутомимо говорил о фильме «Матрица», Гарри Поттере, Кинчеве и Сукачеве… Афористичная речь, полная юмора, но при этом с размахом и глубиной философской мысли. Таков он, Андрей Кураев — самый, может быть, экстравагантный священник в современном православии. Чувствовалось, что отец Дмитрий с опаской слушал своего коллегу: вдруг сказанет такое, что уже ни в какие каноны не впишется. Нелегко ему было сдерживать улыбку, особенно когда Кураев обращался к нему во время лекции со словами вроде: «Батюшка, можно я анекдот расскажу?» или «Можно я употреблю словосочетание, запрещенное в эти дни?» (этими словами оказалась «Государственная дума»)» [381].

— Тенденция православного человека в наши дни такова, что, объединяя под словом «рок» все современные музыкальные течения, он априори отвергает весь этот пласт культуры в лучшем случае, как ему ненужный, а в худшем, клеймя «сатанистским». Получается, что между песнями про «Три кусочка колбаски у меня лежали на столе», «Видно дьявол меня целовал» и словами о том, что «Смена тысячелетий лишь улыбка Творца» ставится жирный знак равенства в глубоко отрицательном значении.

— Здесь Вы поднимаете очень непростой вопрос. Поскольку рок-композиция — это целостный памятник искусства, в нем есть текст, но есть и воздействие на эмоциональный и подсознательный мир человека. Отсюда — неоднозначность моего личного отношения к Константину Кинчеву. Потому что даже соглашаясь с какими-то его образами (а у него есть действительно поразительные, очень точные, очень человечные, очень христианские строчки), я не могу уйти от вопроса о том, насколько вообще допустима ли та музыкальная оболочка, в которую одеты его стихи.

Например, все мы знаем, что Церковью не приветствуется гипноз. А ведь — казалось бы, можно было поставить гипноз на службу христианству и под гипнозом внушать человеку, что надо жить по десяти заповедям. Но это то средство, которое компрометирует Цель, которой вроде бы служит. Церковь не может жить по принципу — «наша цель — оправдать наши средства!».

Вот и с рок-музыкой что-то подобное… Правда, я говорю о почти неизвестном мне материале, а потому очень проблематичном. А проблематичен он именно потому, что хоть немножко мне известен. Если бы совсем не был известен, то и проблемы, скорее всего, не было бы — анафема, и все тут. Так вот, проблема «христианского рока» в том, что порой доброе его содержание облачено в роковую же музыкальную форму. Эта форма принадлежит к весьма агрессивной музыкальной среде. Может ли столь агрессивное, воздействующее на подсознание средство быть использовано для речи о Христе?

Я до сей поры знал только один контекст, в котором, как мне казалось, стиль рок музыки уместен. Это разговор об Апокалипсисе. И насколько я помню, первые рок композиции на христианские темы в России были как раз на апокалиптические темы (кажется, это была баптистская рок-группа «Трубный глас»). И здесь было некоторое согласие между стилем и темой. Тема — конечный распад, тема предельного ужаса мировой истории (так у Шостаковича в послевоенной 9-й симфонии звучат какофонические сатанинские нотки, которые можно расценить как некое предупреждение; так у Владимира Набокова в «Приглашении на казнь» описывается некая игра — «нетки» — идея которой в том, что наш мир абсурден, а потому его нельзя изображать в иной форме, нежели абсурд). Поэтому здесь есть какое-то сочетание между формой и содержанием [382].