Джон Стотт - Деяния святых Апостолов

Стоя на каменных ступенях, ведущих из храма в крепость Антония, Павел смело обратился с речью в свою защиту (apologia, «оправдание», 22:1) к враждебно настроенной толпе. Он проявил большой такт и чувство меры. Это можно видеть как в вежливом обращении к аудитории — мужи братия и отцы, так и в том, что он говорил на еврейском языке. Одного этого было достаточно, чтобы утихомирить их. Но соответствовало ли случаю то, что он говорил им? Лука фактически во второй раз предоставляет нам возможность выслушать рассказ Павла о его обращении. В первом случае Лука рассказал об этом своими словами, но теперь повествование ведется от лица Павла (а в третий раз Павел будет свидетельствовать о своем обращении перед царем Агриппой). В каждом случае суть сообщения остается прежней, но в каждом свидетельстве выделяются частные детали, соответствующие данным конкретным обстоятельствам. На этот раз, обращаясь к толпе в Иерусалиме, чье недовольство было вызвано тем, что он якобы всех и повсюду учил против иудеев, закона и храма (21:28), Павел указывает на свою личную верность и преданность своему иудейскому происхождению и вере.

Сначала он говорил о своем рождении и воспитании в иудейских традициях, о том, что свое образование он получил при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе (ср. 5:34). Гамалиил был самым выдающимся учителем того времени, руководителем школы Гиллеля, в которой учился и Павел. Итак, его иудейство было бесспорно — ибо он был «Еврей от Евреев» (Флп. 3:5, АВ). Затем Павел направил внимание слушателей на свое ревностное отношение к Богу, не менее ревностное, чем у них, потому что он гнал последователей христианства, как мужчин, так и женщии сажая их в тюрьмы и даже предавая смерти. Синедрион может подтвердить это, потому что именно члены совета отправили его в Дамаск с ордером на арест иноверцев.

Павел рассказывает об обстоятельствах своего обращения, подчеркивая, что оно произошло благодаря божественному вмешательству, оно не было волевым решением самого Павла. Свет небесный осиял и ослепил его, а Тот, Кто заговорил к нему, назвался Иисусом Назореем. Далее Павел рассказал о служении Анании. Он сделал особый акцент на том, что Анания — это муж, благочестивый по закону, одобряемый всеми Иудеями, живущими в Дамаске (12). Именно он возвратил Павлу зрение и сказал, что Бог отцов наших избрал Павла, чтобы тот познал Его волю, увидел Праведника, «услышал Его голос» (14, НАБ) и стал Его свидетелем. Затем Анания крестил его. Наконец, Павел упоминает о том видении, которое явилось ему в этом самом храме, в осквернении которого его позже станут обвинять, и в этом видении Господь (Павел не упоминает здесь имя Иисуса) велел ему немедленно покинуть Иерусалим, несмотря на возражения Павла. Иди, сказал Господь, Я пошлю тебя далеко к язычникам. То есть, exapostelo se, «Я сделаю тебя Апостолом», фактически Апостолом язычников (21; 26:17; ср.: Гал. 1:16; 2:7–8).

В этот момент речь Павла была прервана криками толпы, требовавшей немедленно предать его смерти (22). Важно понять почему. Дело в том, что в глазах иудеев обращение прозелитов (то есть обращение язычников в иудейскую веру) — это прекрасно, но благовестив (обращение язычников в христианство, минуя стадию иудейства) являлось отступничеством. Это было равносильно тому, чтобы сказать, что иудей и язычник равны, так как оба должны прийти к Богу через Христа, причем на равных условиях.

Вновь просматривая речь Павла, мы можем сказать, что он сделал два важных заявления. Во–первых, он был иудеем не только по рождению и воспитанию, но продолжал оставаться верным иудейским традициям. Верно, что теперь он был свидетелем Того, Кого он раньше гнал. Но Бог его отцов до сих пор продолжает оставаться его богом. Он не отрекался от веры своих отцов, не говоря уже об отступничестве и измене; он пропагандировал прямое продолжение этой веры. Иисус Назорей был Тем Праведником, в Ком исполнились ветхозаветные пророчества. Второе заявление Павла касалось того, что некоторые новые черты его веры, особенно его принятие Иисуса и миссионерская деятельность среди язычников, не были его собственной причудливой инициативой. Они явились прямым откровением с небес, и одно из них произошло в Дамаске, а второе — здесь, в Иерусалиме. Действительно, только Божье вмешательство могло настолько полно изменить его.

Еще два раза за этот короткий период римский закон и правосудие пришли Павлу на помощь. Сначала Клавдий Лисий спас его от линчевания, а затем, обнаружив, что имеет дело с римским гражданином, избавил его от физического наказания.

Между тем как они кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух, 24 Тысяченачальник повелел ввести его в крепость, приказав бичевать его, чтобы узнать, по какой причине так кричали против него. 25 Но когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда?

26 Услышав это, сотник подошел и донес тысяченачальнику, говоря: смотри, что ты хочешь делать? этот человек — Римский гражданин.

27 Тогда тысяченачальник, подойдя к нему, сказал: ска-*си мне, ты Римский гражданин?

Он сказал: да.

28 Тысяченанальник отвечал: я за большие деньги приобрел это гражданство.

Павел же сказал: а я и родился в нем.

29 Тогда тотчас отступили от него хотевшие пытать его; а тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его.

Толпа не удовлетворилась криками и угрозами (22); люди стали метать свои одежды и бросать пыль в воздух (23). X. Дж. Кэдбери предположил, что эти жесты выражали не столько возбуждение, гнев или враждебность, сколько ужас при виде богохульства [452]. Как бы то ни было, командир воспрепятствовал попытке толпы наложить на Павла руки, приказав (во второй раз) увести Павла в бараки.

Затем он «распорядился допросить его с помощью бичевания» (24, НАБ). Эта уродливая практика являлась нормой, когда от заключенных хотели получить нужную информацию. «Избиение плетьми (латинское flagellum) являлось страшной пыткой, наказание при этом производилось инструментом, состоявшим из кожаных ремней, увешанных острыми кусочками металла или кости и прикрепленных к крепкой деревянной рукоятке. Если человек не умирал под ударами этой плетью (что случалось часто), он наверняка оставался инвалидом на всю жизнь» [453].

Павел, собственно, был готов к наказанию плетьми, когда заявил о своем римском гражданстве. Таким же образом в Филиппах он не стал объявлять о своем гражданстве, пока не был избит, брошен за решетку и закован в колодки (16:37). Создается впечатление, что он не хотел воспользоваться теми преимуществами, что давало ему римское гражданство, до самого последнего момента, причем при самых серьезных обстоятельствах. Доктор Шервин–Уайт утверждает, что «в провинциальной юрисдикции того периода не существует документов, точно оговаривающих права римских граждан» [454]. Так же не известно, в чем заключались преимущества римского гражданина, хотя понятно, что он был избавлен от наказания плетьми, т. е. пытки без суда и следствия.