Григорий Кваша - Структурный гороскоп

"Экономика исламского периода с начала 80-х годов в целом эволюционировала в сторону централизованной модели развития. Поворотным моментом в изменении экономического курса стал пятилетний план развития (1989-1993), по существу, являющийся программой перехода экономики страны на рыночную основу. В плане законодательно предусмотрена возможность использования иностранного капитала в виде займов, кредитов и услуг. Такое изменение конституционного запрета позволило в 1990-1991 годах заключить миллиардные контракты с ведущими зарубежными компаниями на строительство и оборудование высокотехнологических производств. В стране взят курс на приватизацию части государственной собственности" (Н. Мамедов). Таким образом, декларации о создании нового типа экономики остались пустыми разговорами, на деле же исламское государство продолжило экономическую политику шаха на новом уровне.

Определенная преемственность, как ни парадоксально, соблюдалась и в политике. "Исламские общественно-политические организации во многом повторили функционировавшие при шахе корпуса "белой революции", однако масштабы вовлечения в эти организации населения страны и формы его военно-политической мобилизации приобрели более всеобъемлющий, тоталитарный характер, чем при шахском правлении" (А. Шестаков). Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить, ведь наиважнейшая задача третьей фазы правдами и неправдами, но втянуть в государственные дела весь народ, повязать всех одной думой, одним общим интересом.

И все же один из разрывов 1977 года кажется слишком глубоким. Речь идет о резкой замене светского, почти западного образа жизни на якобы средневековый исламский порядок. Попробуем разобраться: так ли это? Во-первых, никакого особенно западного образа жизни во второй фазе не было, более того, "пена вестернизации вызвала негативную реакцию городских масс... в ходе революции ненависть и ярость городских низов обрушилась на то, что они считали символами "дьявольской" западной культуры: кабаре, кафе, магазины с красивой одеждой, винные магазины, банки, кино и т. д." (З. Арабаджян). (Вспомним, кстати, чем занимался Селим Грозный в Египте.) Еще за пятнадцать лет до революции один из лидеров иранского общества Але Ахмад писал в "Западничестве": "Запад - воплощение дьявольской машинизации, убившей собственную цивилизацию, и Запад гниет, его губит засилье техники, выхолащивая в человеке духовное начало и цельное восприятие внешнего мира. Преимущество Востока в религиозном чувстве, нерасчлененности сознания, гарантирующей спасение личности от унификации и превращения в придаток машины". Таким образом, реальной вестернизации во второй фазе не произошло.

Теперь о том, насколько внезапен был приход к власти исламистов. В отличие от первого Пехлеви, реально боровшегося с духовенством и его властью, второй Пехлеви раз за разом сдавал духовенству один козырь за другим. "Правые консервативные группировки, возглавляемые шахским двором, содействовали восстановлению и усилению позиций крупного шиитского духовенства, рассматривая его как важную силу в противоборстве с растущими леводемократическими и коммунистическими движениями. Поэтому вторая половина 50-х и 60-е годы XX века стали временем роста могущества шиитского духовенства" (С. Алиев). В дальнейшем шах почувствовал, что сила духовенства стала слишком большой, пытался взять их под контроль, но было поздно - духовенство перешло на антишахскую сторону. "Здесь важно заметить, что шиитское духовенство, в отличие от суннитского, было в основном в оппозиции к власти, которую оно не считало сакрально санкционированной (духовно-религиозным вождем считался "скрытый имам", тогда как шах был лишь временным, до возвращения имама, руководителем страны)" (Л. Васильев).

Тут мы переходим в область достаточно удивительных предположений. Третья фаза иранского цикла удивительна непосредственностью власти духовенства. Однако в отличие от ритма востока в имперском ритме у духовной силы, у идеологов не может быть власти. Власть в руках политической организации, каковой может стать любая организация, в том числе и религиозная. Однако, политизировавшись, духовенство лишается в будущем возможности сохраниться как идеологическая сила, её постигнет участь любой имперской политизированной инстанции - ослабление, деградация, потеря лица. Таким образом, схватившись за власть в третьей фазе, шиитское как бы освобождает в четвертой фазе дорогу светским организациям, а через это создает возможность по окончании цикла (2049) перейти, впервые в истории исламских циклов, в ритм Запада, а не Востока. Если это действительно так, то объясняется и неожиданный приход к власти духовенства в разгар имперского цикла, объясняется и предназначение шиизма, оказавшегося способным (в отличие от суннизма) прийти к власти непосредственно, а не через влияние на правителя. Понятно также, почему именно четвертый цикл оказался шиитским, в то время как три предыдущих были суннитские. Таким образом, если догадки верны, мы на пороге самого кардинального за всю историю перерождения ислама.

(Кстати, по поводу политизации ислама в Иране. Многим авторам она кажется очевидной: "Конституция Исламской Республики Иран узаконила вхождение мечетей в государственно-политическую систему. На практике произошло огосударствление-обобществление всех религиозных учреждений" (С. Алиев). Ну и т. д. в том же духе.)

Для тех, кто чересчур трагически воспринял события 1977-1981 годов, отрезвляющими во многом были события 1989 года. Главное же, конечно, в том, что закончил свой путь в мировой политике аятолла Хомейни (4 июня 1989 года), так сильно напугавший мировое сообщество, в особенности же США. Все ждали после его смерти либерализации и, кажется, дождались. "В постхомейнистский период во внешней политике иранского руководства дает о себе знать известный поворот к либерализму" (С. Алиев). "С конца 80-х, после прекращения ирано-иракской войны и кончины имамы Хомейни, наблюдается ослабление жесткого идеологического курса..." (В. Кляшторина). "После завершения войны с Ираком, особенно с 1990 года, иранское руководство прилагает значительные усилия с целью активизировать сотрудничество со странами Запада..." (Ю. Нагерняк). И т. д.

Однако дело, видимо, не только в окончании войны и смерти Хомейни. Дело в том, что закончилось политическое 12-летие, в котором утверждалась невероятная и беспрецедентная модель государственного устройства. "В первый период существования конституционно оформленной исполнительной власти (зима 1979-лето 1989) её характерной чертой являлось наличие нескольких центров власти в лице президента, избираемого всем населением, премьер-министра, назначение которого подлежало утверждению в парламенте, ряда ведомств, за которыми стоят серьезные силы (руководство министерства внутренних дел, руководство Корпуса стражей исламской революции, руководство средств массовой информации и некоторые другие). Завершился этот процесс ликвидацией или нейтрализацией указанных "центров сил" летом 1989 года. Происходило это путем осуществления ряда политических мер, а также упразднения поста премьер-министра, некоторых министерств или их слияния, как в случае с Министерством обороны и Министерством по делам КСИР, которые объединились в одно учреждение. Проведенные акции позволили и юридически, и реально-политически сосредоточить всю полноту исполнительной власти в руках главы республики - президента ИРИ (с 1981 по 1989 - Хомейни, с 1989 по 1997 - Рафсанджани). Отличительная черта кабинета министров, образованного осенью 1989 года, заключалась не только в меньшем количестве министров (22), но и в том, что за духовенством были сохранены только четыре, правда ключевых, министерства: внутренних дел, исламской культуры и ориентации, информации и юстиции. Остальные возглавлялись представителями гуманитарной и технической интеллигенции" (С. Алиев).