Григорий Кваша - Структурный гороскоп

Так почему же все-таки драматургия, почему театр? Потому что таково было время: "Это был век, когда характеры и таланты людей приобретали новый размах и энергию. Смелость авантюриста, философия ученого, страсть влюбленного, фанатизм святого достигали почти нечеловеческого величия. Человек начал сознавать громадность своих внутренних сил, беспредельность своего могущества, казалось, смеявшегося над тем тесным миром, в котором ему приходилось действовать". И далее непосредственно о драмах Шекспира: "Внушаемые этими великими драмами ужас и уважение несколько знакомят нас с грозными силами века, их произведшего. Страсть Марии Стюарт, широта мысли и дела Рэли и Елизаветы становятся для нас понятнее, когда мы знакомимся с рядом великих трагедий, начавшихся "Гамлетом" и окончившихся "Кориоланом" (Дж. Грин).

Шекспир, как и Спенсер, был сыном торговца, но не будем забывать, что именно этот класс был тогда лидирующим классом, а потому не стоит удивляться, что Шекспир был вхож в самые высокие круги общества, хотя и не принимал участия в управлении государством. А вот другой величайший деятель того времени, по сути дела, пророк, Френсис Бэкон (1561-1626) сделал кроме научной ещё и политическую карьеру и дослужился до канцлера.

Ф. Бэкон создал идеологию на 400 лет вперед, на всю эру научно-технического прогресса, все объяснив и про науку, и про производство, и про государственное устройство предстоящих четырех веков. Сравнить его можно лишь с пока неведомым русским пророком, который в конце XX века нарисует нам план жизни на века вперед. Впрочем, неведомый пророк, как и Бэкон, обретет свой истинный масштаб лишь по свершении всех пророчеств. "Последующие века почти единогласно приписывали Бэкону решительное влияние на развитие новой науки. Он первый провозгласил существование философии наук и указал на единство знания и исследования во всем физическом мире. Своим внимательным отношением к мелким частностям опыта, с которого должна была начинать наука, он потребовал для науки её настоящего места и оценки и указал на громадность того влияния, какое её разработка должна оказать на рост могущества и счастья человечества" (Дж. Грин). Именно после Бэкона рядом с великими гуманитарными науками начинают расти науки естественные, за 400 лет свершившие невиданный взлет.

Екатерина II благополучно правила до конца четвертой фазы, Елизавете Тюдор, прихватившей 24 года в третьей фазе, довести до конца четвертую было уже немыслимо. Ее смерть и коронация первого Стюарта быстро привели Англию к политическим просчетам и неудачам. Впрочем, переоценивать влияние короля не стоит, в любом случае 12-летие (1605-1617) должно было вести к спаду, угасанию имперской энергии.

Приход Якова к власти (1603) произошел без малейшей революционности. "Народная толпа встречала его с восторгом, дворяне принимали его в своих замках с большой роскошью... "Таким образом, праздник четвертой фазы продолжался, и это при том, что "король производил неприятное впечатление своим провинциальным наречием и неумением держать себя с достоинством" (Э. Лависс, А. Рамбо). Преемственность власти ещё девять лет сохранял Роберт Сесил, доставшийся Якову в наследство от Елизаветы. Однако после его смерти в 1612 году король отнимает у Тайного Совета всякий контроль над делами, чтобы вверить власть очередному фавориту. Сначала это некий Карр, а потом Джордж Виллье, ставший герцогом Бекингемом, известным нам по истории с подвесками из "Трех мушкетеров". Кивок этого молодого выскочки вызывал дрожь знатнейших и сильнейших вельмож.

"В течение нескольких недель он был возведен в звания виночерпия, камер-юнкера, рыцаря и получил орден Подвязки. Проходя почти за раз через все ступени иерархии, он сделался бароном, виконтом, маркизом. Он был назначен на должности великого адмирала, хранителя пяти портовых городов, судьи по делам лесного ведомства и начальником конюшен. Все эти должности, вместе взятые, доставляли ему ежегодно почти 300 тысяч фунтов стерлингов дохода. По словам Кларедона, "еще никогда никто не делал более быстрой карьеры благодаря своей красивой наружности" (Э. Лависс, А. Рамбо). Так история, придумав образ всевластного министра (Уолси, Кромвель) в трагической второй фазе, повторила его в конце четвертой фазы в комическом обличье.

"Кроме красоты и грации, у Бекингема не было ничего, чем бы он мог оправдать свое быстрое возвышение. Гордый и раздражительный до сумасшествия, дерзкий даже с тем монархом, которому был всем обязан, он руководствовался страстями, не убеждениями, а его воля была столько же деспотичной, сколько изменчивой" (Э. Лависс, А. Рамбо).

Таким образом, уже последние четыре года имперского ритма являют ужасающий контраст с былым величием. Не та система управления, не та мощь, не тот король. Ничего, кроме презрения, Яков не вызывал: "Его толстая голова, слюнявый язык, подбитое ватой платье, шатающиеся ноги представляли такой же смешной контраст со всем, что люди помнили о Генрихе и Елизавете, как его болтовня и хвастовство, отсутствие личного достоинства, шутовство, грубость речи, педантизм и позорная трусость" (Дж. Грин).

При том, что экономические процессы продолжали идти достаточно мощно, торговая Англия росла, купцы пролагали себе путь к Пряным островам, основывали поселения во владениях Великого Могола, общая политическая обстановка становилась все более тяжелой и угнетающей. "Большая часть дворянства жила безвыездно в своих замках и приучилась держаться вдали от двора, а народ взирал на все, что делалось, с грустным изумлением, мало-помалу усиливавшимся до негодования" (Дж. Грин).

Однако были политические силы, которые ослабление имперской мощи воспринимали с подъемом, это были те, кому предстояло властвовать в западном ритме, начало которому положит 1621 год. В первую очередь речь идет о парламенте. "Финансовые нужды управления заставляли Якова снова обратиться к палатам в 1614 году. Теперь дух сопротивления сильно поднялся. Никогда раньше выборы не возбуждали так сильно народных страстей, как в 1614 году. Всюду, где это было возможно, кандидаты двора были отвергаемы. Все главные члены народной партии, или, как мы назвали бы их теперь, оппозиции, были избраны снова. 300 членов были совсем новыми людьми. Среди них мы впервые видим имена руководителей в последующей борьбе с короной. Воспользовавшись разногласием лордов и общин, Яков распустил парламент. Семь лет (1614-1621) с безумной смелостью он проводил свою теорию неограниченной власти, не стесняясь прошедшим и не думая о будущем. Своей внутренней и внешней политикой, противоречащей всем стремлениям народа, он отнял у него слепую веру в монархию. Он ссорился с палатами и оскорблял их, как ни один из государей Англии до него, но все это время власть, которой он хвалился, постоянно переходила к оскорбляемому им парламенту, и он не мог этому помешать. Несмотря на резкие выходки короля, парламент удержал свое исключительное право надзора за обложением, напал на монополии, устранил злоупотребления в судах. Он восстановил право обвинять и отстранять от должности высших слуг короны, подтвердил право свободного обсуждения всех вопросов, связанных с благосостоянием королевства, привлекал к рассмотрению церковный вопрос и даже выразил свою волю касательно "священных тайн" внешней политики" (Дж Грин).