Вениамин (Федченков) - На рубеже двух эпох

У нас в Севастополе эвакуация прошла безукоризненно. Рассказывали, что, отходя на свой небольшой пароход "Лукулл", генерал Врангель, прощаясь на пустой Графской пристани с остававшимися, спросил, нет ли еще желающих... Ответом ему были слезы и молчание. В последние часы, уже к вечеру, ко мне стали заявляться какие-то подозрительные лица: один татарин просил простить его. другой незнакомец просил принять по "очень важному делу" и т.д. Я чувствовал неладное и отказывал. А когда уже стемнело, я, надев вместо клобука простую священническую шляпу, ушел на пристань. Меня провожал прекрасный мой духовник, архимандрит о. Дионисий, спокойно оставшийся по воле Промысла Божия.

Незадолго перед отплытием прибежал ко мне мой помощник, протоиерей Г. Спасский, за советом: не остаться ли ему в России?

- Как вы думаете и чего хотите? - спрашиваю его.

- Я-то желал бы остаться, что бы ни случилось. Но моя матушка истерически протестует.

- Послушайтесь матушки и смиренно уезжайте.

После я назначил его заведующим духовенством флота, который ушел во французскую Бизерту, имя это теперь стало известно всему миру. Потом он переберется в Париж, и мы еще встретимся с ним. И разделимся.

Когда я садился на катер, присланный за мною с броненосца "Алексеев", справа пылал огромный четырех-пятиэтажный дом со складами американской помощи, подожженный хозяином, чтобы не оставлять добра большевикам. А налево, в открытом море, высился и играл огнями броненосец, к которому прыгал по волнам мой катер.

Дул свежий ветер. Но небо было, помнится, чистое. Меня подняли на судно, потом на блоках втащили и катер. Я уходил с родины, невесть куда. Вот уже скоро двадцать три года, как я не видел ее.

Была ночь...

Перед снятием с якоря меня вызвали на палубу. Мои близкие знакомые, жена вице-губернатора О.В.О. и семья Р. с нянькой-старушкой, побоялись остаться у большевиков. Наняли за бешеные деньги (сначала были в России керенки, потом на юге России выпустили "колокольчики") лодку и подплыли к борту броненосца, ссылаясь на мое имя. Я немедленно дал распоряжение поднять их и водворил всех в мою каюту. Судно тихо отплывало.

На другое утро было лишь серо-зеленое безбрежное море и серое облачное небо. Было серо и на душе...

На палубе мне бросилась в глаза следующая картина. Какая-то красивая полная дама водила прогуливать свою собачку. Прошедший мимо матрос злобно посмотрел на эту прихоть и хотел отшвырнуть болонку ногой. Но дама подняла скандал. А я подумал: неужели и ради таких вот добровольцы проливали свою кровь? Не стоила она этого! Не любит она ни народа, никого и ничего, кроме себя самой и своих прихотей...

Еще я заметил, как увязавшаяся за нами сова то садилась сослепу на палубу, то опять с испугу поднималась и летала над волнами, потом от усталости падала в воду, с усилием вспархивала снова, снова падала... Так и пропала в волнах. И зачем она улетела из Крыма? А мы потихоньку плыли и плыли от родных потерянных берегов...

Позже, в Европе, мне пришлось услышать о некоторых подробностях вступления Советской армии в Крым.

Белые в порядке отступили в назначенные места, кроме Керчи, как я говорил. Красные нигде не наседали на них, опасаясь засад. И оружие, и кони, и все прочее брошено было на произвол судьбы. И жалко было, говорят, видеть бродивших лошадей, тоскливо ржавших по своим уплывшим временным хозяевам. Скоро найдутся иные.

Мой духовник, о. Дионисий, недолго пожил в архиерейском доме. Его, как заведующего моим подворьем, арестовали и посадили в тюрьму. Привели на допрос.

- Признаешь нашу власть?

- Всякую власть велено признавать.

- Как ты смотришь на нас?

- Как на наказание Божие за грехи наши.

- Ага! Наказание! Ну, вот и посиди тут, А в наказание чистить клозеты.

- Слушаю. Только дайте побольше тряпочек. Это все можно потом отмыть. Прошло еще несколько недель.

- А теперь как смотришь на нас?

- Не иначе как на наказание Божие за грехи наши!

- Ну, еще посиди в наказание.

И сидел смиренно старец, чистя клозеты. Увидели красные его кротость и лояльность, выпустили. А он в шестой версте от Севастополя снял в аренду дачку с землей, собрал несколько послушников монастыря и опять занялся с ними молитвой и работами на огороде. Большевики его не трогали. Может быть, все это было несколько иначе, но такие рассказы привезла одна женщина, прибывшая в Софию.

Таврический архиерей Димитрий, родом грузин, из фамилии князей Абашидзе, тоже остался, хотя ему несомненно грозила смерть. Большевики пришли к нему в Симферополе в дом. Он встретил их с повышенной храбростью. Кто-то из них угрожал ему револьвером, а архиерей, будто бы ухватившись за оружие, сказал вызывающе: "Ну, стреляйте, стреляйте!" Не тронули и его. После он ушел на покой в Киево-Печерскую лавру и принял схиму, а управление епархией передал епископу Никодиму, беженцу из Киева. Остался в Крыму и автор покаянного послания, протоиерей отец С.Булгаков. Но через два года он вместе с несколькими другими десятками интеллигентов был выслан советской властью за границу, в Европу, как вредный для Советского Союза человек. Так наступил конец белых...

Что бы ни говорили, но Церковь во все времена имела то или иное значение не только смысле чисто религиозном, но и общественном Уже по одному этому мне нужно коснуться в своих записках церковных соборов, они считаются в православном мировоззрении высшим органов церковной жизни и власти. Тем более это интересно, что данные соборы были связаны с революцией, как в смысле их происхождения, так и по отражению в них революционной эпохи. Наконец, как увидим, в них отразились и национальные, и социальные вопросы времени, и потом; читателю стоит со вниманием отнестись к ним. Е них много было предуказано из того, что потом будет осуществляться в жизни государства.

Конечно, многие мелочи у меня забылись, ведь уже прошло 26 лет со времени созыва Всероссийского Московского собора и 25 с половиной - Украинского. На первом мне пришлось увидеть всю страну нашу и ее религиозных представителей, а на Украинском - украинцев. Весьма интересно, между прочим, как они будут относиться и к вопросу об отделении частей бывшей единой империи? Как отнесутся к социальным переворотам, февральскому и ноябрьскому? Как к ним отнесутся власти эпохи Керенского, Советская, Украинская директория, Скоропадский, Петлюра, большевики, интеллигенты, народные массы? Как будут вести себя представители духовенства и мирян на соборе, в частности крестьяне? Какие важные постановления будут вынесены на этих соборах? Какая борьба была на них и почему? Каковы результаты их деятельности? Начну с того, когда и как возникли идеи созыва соборов вообще.