Вениамин (Федченков) - На рубеже двух эпох

А времена приходили страшные...

Прекратился собор после 9-месячной работы сам собою: за исчерпанием главных вопросов, а также по недостатку церковных средств.

Я после Пасхи вынужден был уезжать к себе в семинарию, в Крым, и последних дней собора не видел. Кажется, они были бледны, членов было уже немного. Революционная междоусобная борьба разгоралась все сильнее, лучше было разъезжаться по домам и там ждать развития сложных политических событий.

На юге России удалось нам получить два важных акта от патриарха, имеющих не только церковное, но и существенное значение.

В 1919 году он издал указ, чтобы служители Церкви не вмешивались в политическую борьбу, а занимались бы своим прямым делом: богослужением, проповедью Евангелия, спасением души. До Крыма этот акт дошел уже во времена Врангеля, когда Церковь принимала довольно деятельное участие в политической борьбе против советской власти и поддержании "белого движения". Прочитали мы его на заседании Синода и постановили положить, как говорилось в старые времена, "под зеленое сукно", не объявляя народу, чтобы не вызвать смущения. В оправдание свое мы решили, что этот указ касается тех областей, где существует советская власть, и не может распространяться на местности, где господствуют белые. Почему? Потому что наше отстранение от участия в "белом движении" было бы истолковано как несогласие с ним и даже как сочувствие красным и вообще могло повредить добровольцам. Говоря кратко, мы были бы нелояльными к нашей местной власти. А это было бы очевидным противоречием. К красным лояльны, а к белым оппозиционны. Да и не могли мы исполнить такого указа, так как это "белое движение" отвечало и собственно нашим симпатиям, и интересам Церкви.

Меня, однако, немного обеспокоило подобное наше непослушание патриарху: все же это был указ главы Церкви, посему мы обязаны были прежде всего повиноваться, тем более что в нем не указано было ничего о границах действий. Но иначе поступить, как скрыть этот акт, мы не могли в то время. Теперь я думаю, что и сам патриарх не мог иметь в виду белых территорий: он был человек в высокой степени реальный, благоразумный и практичный, а потому не мог не понимать, что подобного указа мы не в силах были бы исполнить. Даже советская власть не могла требовать исполнения нами этого указа и никогда не ссылалась на него в борьбе с белыми. Впрочем, она никогда не опиралась (в то время) на религиозные акты, держалась основной своей позиции - отделения Церкви от государства.

Есть у меня и косвенное подтверждение такому моему мнению. Однажды женщина, княгиня Б., пробралась, одевшись простой бабой, через границу и добралась до патриарха под предлогом разрешения какого-то вопроса о браке. На самом деле ее целью, вероятно с согласия генерала Врангеля, было исхлопотать от него благословение нашему главнокомандующему на дело борьбы с красными и иконочку. Разумеется, все это должно было быть в строжайшем секрете, лишь для духовного ободрения вождя, а не для публичного оглашения. Последнее было бы нелояльным по отношению к советской власти и грозило бы патриарху расстрелом. Б-ва воротилась и сообщила, что патриарх Тихон отказался исполнить просьбу, сославшись на простую опасность, и даже привел ей аналогичный случай, что его о том же просил и адмирал Колчак. Сочувствовал ли он когда в душе своей Колчаку, Деникину и Врангелю? Не знаю. Вероятно, сочувствовал. Мы все тогда были на стороне белой, верующей власти, а не на стороне безбожников.

Знал он, что и я тесно сотрудничаю с Врангелем, и сказал княгине: "Жаль, жаль". Но чего? Не того, что я принимаю участие, и не того, что я и другие архиереи не исполняем его указ 1919 года (об этом не было сказано ни одного намека ей), а практической опасности: "Подавал надежды, - сказал патриарх, помня о моей активности на Московском соборе, - а теперь может погибнуть". То есть он не верил уже в победу белых, а видел силу красных, ожидал конца нашего движения, жалел, что и я могу быть убит, расстрелян. Слава Богу, опасения его оказались неверными.

Но вспоминается и другой случай, противоположный.

Когда белые в своем походе дошли уже до Орла, то предложили епископу Орловскому Серафиму (Остроумову) отслужить публичный благодарственный молебен. Он отказался. Вероятно, потому, что не верил в прочность белых. Через некоторое время они покатятся назад, а ему (если останется) придется отвечать перед красными за такой молебен. К чести белых нужно сказать, что они были недовольны таким поведением архиерея, но не проявили к нему никаких репрессий. А скоро они действительно стали отступать, бросив и Орел, и архиерея на произвол судьбы. А отслужил бы он молебен, пришлось бы и ему испить всю длинную чашу беженства по чужим странам, которую вот мы пьем уже двадцать четыре года... Ссылался ли епископ Серафим в своем отказе служить молебен на указ патриарха 1919 года, не знаю, едва ли. Просто он был благоразумным политиком.

А второй акт, изданный им вместе с Синодом, касался внутреннего управления Церкви в отделившихся областях. Всякая организация нуждается в высшем органе. Таким после собора 1917-1918 годов был патриарх со Священным Синодом из архиереев и Высшим Церковным Советом с участием духовенства и мирян. А в важнейших случаях все они собирались на объединенное заседание и решали дела совместно.

В областях, занятых белыми, такого центра не было, и патриарх издал указ, чтобы тут соседние епархии организовывали церковные округа под председательством старейшего архиерея и создавали временный церковный центр. Но при этом было точно сказано, что этот указ распространяется только на те области, где по военным причинам была прервана территориальная связь с патриархом и патриаршим центром, Москвой. А потому, как только эта связь восстановится - территориально или почтой, - данные временные организации должны немедленно связаться с Патриархией и представить ей отчет о делах временного перерыва.

Указ разумный и ясный. Но чего только не натворили из-за него эмигранты-отцы и политики-миряне, враги большевиков! Например, по окончании гражданской войны заграница могла уже сноситься с патриархом Тихоном по почте, а иногда и через посредников. И когда это было выгодно эмиграции, то такие сношения признавались законными и патриарха слушали. Но если что-либо не нравилось эмигрантам, тотчас же пускался в ход этот патриарший указ, что-де при невозможности сношения заграница должна управляться самостоятельно.

Когда же им указывали, что указ имеет в виду чисто физическую (территориальную) невозможность сношений, то антисоветчики, как бессовестные иезуитские или еврейско-талмудические толковники, разъясняли: хотя и есть сношения, но патриарх не свободен духовно в своей воле, а потому нужно считать, что это все равно, как если бы не было и физического общения с центром!