Антоний Блум - Духовное путешествие

Но сначала позвольте мне отметить третий момент в истории Закхея. Когда Христос входит в дом Закхея, Его встречают там с почтением и радостью, Благоговение перед Богом, радость о Его присутствии ясно проявляется в жизни Закхея истинностью его обращения, раскаянием на деле, metanoia, та означает совершенно новое направление жизни. Благодаря тому, что он встретил Бога и эта встреча пробудила в нем жизнь и радость, благодаря тому, что его изуродованная душа распрямилась в полную меру его человечества, до глубины примирилась с Богом, Закхей отвергает свое прошлое. Он готов выправить всю неправду; актом доверия к Богу, актом веры он стремится начать новую жизнь, свободную от прошлого. Все это признает Христос, когда говорит: и он сын Авраама , то есть он принадлежит к роду тех, кто способен верить, - не легковерно, а с полной самоотдачей. Вот почему ныне пришло спасение даму сему .

Но вся ситуация зависит от одного обстоятельства, которое могло бы сломить намерение Закхея, - это смех толпы. Отцы Церкви настойчиво говорят нам, что очень часто начать новую жизнь мешают нам не притягательность зла, с которым мы свыклись, и не противодействие, с которым мы можем столкнуться, а страх быть осмеянным. Я хочу развить этот момент. Я -тюремный священник; помню, один заключенный сказал мне: "Вы не представляете, какая это удача - быть пойманным и выставленным на позор, когда собираешься начать новую жизнь. Сколько раз я пытался бросить воровство и всякий раз отступал из-за насмешек приятелей. "Что, - говорили они, - решил остепениться? Готов продать свою свободу - свободу человека, который выступает в одиночку против этого гнилого общества?" Как только этот человек попался и угодил в тюрьму, он вышел из-под влияния своих друзей и почувствовал, что может начать все с начала. Прежде, стоило ему попытаться перемениться, честные люди, которые не знали, что он вор, задавались вопросом: "Что с ним? Он меняется, а раз так, значит, что-то было в нем неладно". В вечном страхе, что его вот-вот раскроют, боясь, что его дурное нутро обнаружится именно потому, что забрезжило доброе начало, он был рад, что его наконец разоблачили: он чувство вал, что теперь ничто ему не мешает меняться; скрывать больше нечего, и он может стать новым человеком.

Как часто страх перед мнением других людей мешает нам измениться, даже тогда, когда мы вполне готовы к перемене, готовы сделать первый шаг, потому что этот шаг сразу выдаст наше прошлое. И гораздо сильнее, чем самое строгое порицание, нас пугает насмешка.

Представьте себе такую сцену. Богатый человек, вроде нынешнего управляющего банком, с солидным положением в маленьком городке, хочет видеть Христа. Он протискивается сквозь толпу; такой коротышка, как он, уже представляет довольно забавное зрелище. И он влезает на дерево. Можете представить себе, чтобы управляющий местным банком вскарабкался на дерево на центральной площади городу чтобы увидеть бродячего проповедника? Конечно, в его адрес понеслись насмешки, язвительные замечания, свист. Вероятно, это было самое большое испытание веры Закхея. Стать учеником Христа, быть и" за этого отвергнутым друзьями и семьей, безусловно, акт высокого мужества, но чтобы он, местная знаменитость, словно уличный мальчишка, забрался на дерево - это нечто совсем иное и гораздо более трудное. Разве не опасения, что первый же шаг выставит нас в смешном виде, так часто мешает нам следовать за Христом? "Где же твое свободомыслие, что ты вдруг решил отступить перед устаревшими идеями? Ты - тот, кто утверждал, что имеешь право поступать, как тебе вздумается, кто бросил вызов Богу? И - на тебе, вдруг стал Его рабом? Ты никогда не страшился человеческой молвы, что же ты испугался и готов покориться закону?" Не слышится ли в этих словах реакция наших друзей на наше обращение?

Существуют только два способа преодолеть тщеславие, эту зависимость от общественного мнения: либо гордость, либо смирение. Третьего пути нет. Тщеславие сделало Закхея мелким человеком, оно и нас делает мелкими перед Богом и людьми. Тщеславие имеет две отрицательные черты: с одной стороны, тщеславный человек полностью попадает в рабскую зависимость от чужих оценок. Совесть его замолкает перед голосом толпы, Божие суждение исключается. Бог незримо, ненавязчиво стоит вдалеке, а толпа крикливо и самонадеянно требует подчинения, соответствия общепринятым меркам. Зависимость от общественного мнения сводит на нет совесть и Божие суждение. С другой стороны, самое унизительное в тщеславии то, что людей, от мнения которых мы зависим, мы даже не уважаем. Чернь, одобрения которой мы так горячо ищем, которой мы так боимся, мнения которой опасаемся, это далеко не собор святых Божиих. В ее среде нет даже просто людей, способных произнести справедливое суждение или отстаивать истинные ценности. Мы подчас с презрением слушаем их толки о других людях и все же страшимся их приговора. Вспомните, сколько мы делаем в жизни, оглядываясь на "свет", беспокоясь, хорошо или плохо о нас подумают. Если бы мы хоть на мгновение задумались, мы бы увидели, что тех самых людей, чье одобрение или осуждение нас так волнует, мы вовсе не считаем рассудительными. И, однако, мы дрожим под их испытующим взором и ищем одобрения, которое столь поверхностно и мелочно. И выходит, что все мы идем путями жизни с протянутой рукой, клянча, словно жалкий грош, одобрительную улыбку или взгляд. Я сейчас описал людей, от которых мы ожидаем милостыни; но какова она и каким путем мы ее получаем? Не тем ли, что соглашаемся жить притворством в искаженном мире, где иллюзорность подменила реальность?

Тщеславие не только лишает истинного содержания то, чем мы обладаем; оно отнимает у нас и то, что мы действительно имеем. Есть рассказ из жизни отцов пустыни об одном монахе, который жил в большом монастыре и, как говорит его жизнеописатель, суровым подвигом и с помощью Божией стяжал девять добродетелей. Однако в своей ревности о большем совершенстве он стремился приобрести и десятую добродетель, но, несмотря на все усилия, ему это не удавалось. Вместо того, чтобы испытать, что влечет его добиваться большего, и нет ли в нем какой-то слабости, которая стоит препятствием на его пути, он решил оставить свой монастырь, где, как ему казалось, условия не способствовали его стремлениям, Как только он вышел из кельи с намерением никогда более туда не возвращаться, то небольшое смирение, которое он приобрел, покинуло его, и тщеславие охватило его душу. Он побывал в девяти монастырях, но уходил из каждого, считая, что пребывание тем не помогает ему стать святым. Но каждый раз, покидая очередную обитель, он выходил оттуда беднее, чем был при вступлении в нее. Сначала он утратил терпение, затем бдение, затем воздержание, дальше послушание, самообладание, кротость и так далее; тщеславие его все росло, гордыня все более охватывала его, а с ней - вспыльчивость, гневливость, расслабление, своеволие и самонадеянность, ожесточение сердца. И когда он обошел девять монастырей, от его первоначальных добродетелей ничего не осталось: незначительная сперва примесь тщеславия и гордости совершенно вытеснила все добродетели.