Η. О. Лосский - Воспоминания

Встревоженные приехали мы домой, однако нашли в русской колонии мирное настроение и сами тоже успокоились. 28 июля (в день св. Владимира 15 июля старого стиля) вся русская колония собралась у нас праздновать именины Владимира Александровича Герда и нашего Володи. Чрезвычайной близости катастрофы никто не предвидел. Однако на следующее утро к нам пришла Нина Александровна Струве и сообщила, что получила ночью из Петербурга телеграмму от мужа, требующего немедленного возвращения домой. Мы решили, что всем необходимо собираться к отъезду, однако Нина Александровна, которую наши рассказы о поездке по Норвегии увлекли мыслью совершить прогулку с сыновьями по этой чудной стране, заявила, что и не подумает так торопиться уезжать. Дня через два однако она получила от мужа вторую телеграмму: „Sofortige Abreise dringend notwendig" (немедленный отъезд настоятельно необходим). Тут уже все стали торопливо укладываться.

Вечером 1 августа с нами заговорил о современном положении молодой швед инженер. Он утверждал, что война неминуема и всю вину возлагал на Россию. «Россия потерпит поражение и потеряет свои окраины — Финляндию, Польшу, Кавказ», говорил он, считая, что это будет справедливое наказание за неправильную политику, внешнюю и внутреннюю. Грустно было видеть такую безоговорочную убежденность в правоте Германии. Я энергично оспаривал своего собеседника. В этот самый час германский посланник Пурталес предъявлял ультиматум в Петербурге, и война была объявлена.

На следующий день утром, выглянув из окна, мы увидели, что на берегу залива шагают часовые, поставленные на стражу. В Швеции была объявлена мобилизация, и берега ее охранялись. Сочувствие шведов Германии было ясно видно во всем, однако все встречавшиеся нам шведы проявляли к нам рыцарски благородное отношение.

Все мы, русские, сели в поезд 2 августа вечером. Солнце закатывалось и все небо пылало от ярко–красной вечерней зари. Все обратили внимание на необыкновенный цвет ее и с тяжелыми предчувствиями пустились в дорогу. С тех пор и до настоящего дня, в течение двадцати четырех лет, мы, русские, не знаем, что такое нормальная жизнь. Пишу я эти строки 19 августа 1938 г. в Чехословакии вблизи городка Высокое Мыто (Vysok£ Myto), где семья наша проводит лето в прекрасной вилле, но душа наша неспокойна: в Германии происходят маневры, имеющие характер мобилизации, отношения между Германиею и Чехословакиею весьма напря- женны, не сегодня завтра может вспыхнуть война, которая опять станет мировою и, вероятно, повлечет за собою всеобщий коммунистический переворот.

Приехав в Стокгольм, мы на вокзале очутились в потоке русских, бежавших из Германии. Пароходы из Стокгольма в Финляндию и Петербург перестали ходить. Железная дорога, по которой, обогнув Ботнический залив, можно было безопасно вернуться в Россию, не могли перевезти сразу огромного количества внезапно нахлынувших пассажиров, так что приходилось дожидаться очереди. В гостиницах почти невозможно было найти свободную комнату. К тому же банки перестали менять русские бумажные деньги. Множество беженцев толпилось во всех вокзальных помещениях; дети, старики сидели на своих чемоданах и корзинах. Многие из них еще накануне терпели в Германии возмутительные оскорбления, некоторые были буквально оплеваны немецкою толпою. Были случаи душевных заболеваний. Шведские дамы со своими детьми обходили эти толпы растерянных людей, стараясь оказать посильную помощь и раздавая провизию. И к нам подошли, предлагая нам пищу, что глубоко потрясло Марию Николаевну.

Вскоре нам удалось найти два номера в гостинице. Мы купили билеты для поезда по железной дороге и ждали своей очереди. Дня через два к нам пришел Д. Д. Гарднер и сообщил, что ехать с детьми через Торнео не следует: на границе Финляндии и России, вследствие недостатка вагонов, занятых под мобилизацию, образовалась пробка; толпы людей ждут там очереди и живут чуть ли не под открытым небом. Он сказал, что барон Эммануил Нобель едет в Петербург, наймет пароход и даст возможность поехать с ним многим лицам. Действительно Нобель нанял пароход Gauthiod для переезда из Стокгольма в Раумо; на случай если пароход будет потоплен германскою миною, он дал залог, равный стоимости парохода.

На свой пароход Нобель взял около 120 русских с семействами, возвращавшихся домой, и нас в том числе. Выехали мы вечером и подвигались очень медленно, сначала потому, что нужно было осторожно продвигаться между шведскими минами; в это время пассажиры не имели права смотреть, где мы едем. На следующий день, когда мы выехали в открытое море, как только капитан замечал где‑либо на горизонте дымок, наш пароход останавливался, чтобы своим дымом не выдать своего местонахождения.

Только к вечеру следующего дня мы прибыли в Раумо. [29]Переезд из Раумо по железной дороге был тоже нелегок: часто приходилось останавливаться и пережидать воинские поезда. Воинские части, ехавшие в них, были охвачены патриотическим энтузиазмом. Их энергичный бодрый вид внушал уверенность в том, что враг, напавший на Россию, получит должный отпор. И действительно, начало войны было успешно для России. Но вскоре оказалось, что по вине военного министра Сухомлинова русская армия не была обеспечена снарядами и другими военными припасами. Начался длительный период отступлений и отсиживания в окопах.

Россия так громадна, что даже и в этот тяжелый период войны многие общественные деятельности продолжались почти нормально. Работа в университете была не менее интенсивна, чем в мирное время. Лето 1915 и 1916 гг. мы провели в Новоторжском уезде на берегу Тверцы в имении Митино Д. Д. Романова. Старинный барский дом был похож на дворец. В парке было много затейливых построек, сооруженных в крепостное время, например каменный погреб в виде египетской пирамиды.

Наш сын Борис, теперь специалист по истории искусства, уже здесь в десятилетнем возрасте проявил интерес к архитектуре; рано утром до кофе он обегал парк и чертил план его, отмечая находившиеся в нем сооружения. Сам владелец имения был замечательный человек. В молодости он получил образование в Париже. Его страстью была ботаника и вообще естествознание. В своем парке он акклиматизировал всевозможные кустарники Европы, от Албании до полярных стран. У него были, например, различные разновидности березы.

Из Митина мы с женою совершили поездку в Ясную поляну с целью повидать обстановку жизни Льва Толстого и места, которые он посетил перед смертью, Оптину пустынь и Шамардино. При жизни Толстого, думая о нем, я всегда радовался тому, что и среди наших современников есть, по крайней мере, один несомненный гений. Но считая его гениальным художником, я весьма низко оценивал его мо- рально–философские писания и находил, что они даже не заслуживают критики с точки зрения философа. Поэтому меня поражает то, что среди иностранцев, особенно в Америке, есть много поклонников Толстого, которые знают только его этические трактаты и вовсе не читали его художественных произведений.