Иоанн Кассиан - Творения

\\203// измышлением, сколько учением святых отцов. В том, чтобы передать по памяти постановление и учение высоких мужей, открывается мне, находящемуся теперь в пристани безмолвия, неизмеримое море. Ибо настолько ладья слабого разума будет колебаться опасностями глубочайшего мореплавания, насколько отшельничество больше и возвышеннее общежитии, и созерцание Бога, которым всегда занимались те неоцененные мужи, выше деятельной жизни, в которой упражняются в общежитиях. Итак, ваш долг — помочь нашим стараниям благочестивыми молитвами, чтобы святой предмет, выражаемый хоть неискусной, но верной речью, не потерпел чего–либо от нас, или наоборот, наша необразованность не погрязла в пучине этого предмета. Теперь от внешнего, видимого образа жизни монахов, который мы описали в первых книгах, перейдем к невидимому состоянию внутреннего человека, и речь от порядка установленных молитв должна перейти к постоянству той непрестанной молитвы, которую заповедует апостол (1 Сол 5, 17), чтобы всякий, кто при чтении прежнего сочинения запинанием (удержанием) плотских пороков заслужил имя умственного Иакова (запинателя), принимая теперь наставления уже не столько мои, сколько отцов, созерцанием божественной чистоты переходя к заслуге и достоинству Израиля (зрящего Бога), также учился тому, что он должен соблюдать и на этой высоте совершенства. Итак, молитвы ваши да испросят у Того, Кто удостоил нас видения отцов, ученичества и общения с ними, чтобы Он даровал нам полную память учения их и легкое слово для выражения его, чтобы, изъясняя учение столь же свято и точно, как приняли от них, мы могли вам представить их как бы воплощенными в своих наставлениях и, что еще важнее, рассуждающими на латинском наречии. Прежде всего мы хотим предостеречь читателя как этих собеседований, так и прежних писаний, чтобы, если по качеству своего состояния и намерения или по общему образу жизни что–нибудь в них сочтет невозможным и суровым, судил бы о них не по мерке

\\ 204 // своей способности, а по достоинству и совершенству говорящих, сперва понял их ревность и намерение, по которому они, истинно умерши для мирской жизни, не связывались никаким пристрастием к плотским родителям, никакими узами мирских дел. Потом должны обратить внимание и на качество тех мест, в которых они пребывали, потому что, находясь в обширнейшей пустыне, отделившись от общения со всеми смертными и через это получив просвещение чувств, они созерцают и высказывают то, что неопытным и неученым может показаться невозможным. Впрочем, если кто захочет произнести истинное мнение об исполнимости учения старцев, пусть пожелает испытать на деле, поспешит сначала исполнить их намерение с подобным усердием и образом жизни и тогда наконец поймет, что то, что казалось выше способности человека, не только возможно, но и весьма приятно. Итак, приступим к изложению собеседований и наставлений отцов.

\\205//

глава 1

О пребывании в ските и предложение авве Моисею

Когда в Скитской [46]пустыне, где пребывали между монахами опытнейшие отцы и всякое совершенство святых, я нашел авву Моисея [47], приятно сиявшего между этими прекрасными цветами не только деятельными добродетелями, но и созерцанием, желая получить от него наставление вместе со святым аввою Германом (с которым у меня с самого начала монашеской жизни, с первых опытов духовного воинствования было нераздельное пребывание как в киновии, так и в пустыне, так что все для означения дружества и одинакового намерения нашего говорили, что в двух телах находятся один ум и одно сердце), у этого аввы со слезами просили слова назидания (ибо мы знали строгость души его, что он никак не согласился бы открыть дверь совершенства, разве только искренно желающим и с сокрушением сердца просящим, чтобы, необходимые вещи открывая недостойным и презрительно принимающим, не впасть в порок тщеславия, или в преступление предательства); наконец, убежденный нашими просьбами, он начал так говорить:

\\206//

Все искусства и науки имеют какую–нибудь цель (scopon), т. е. назначение, и свой конец (telos). Рачительный любитель всякого искусства, гладя на него благодушно, охотно переносит все труды, все опасности и издержки. Так земледелец, перенося иногда жару, иногда холод, неутомимо возделывает землю: он имеет целью очистить ее от терния и травы, а концом — наслаждение от плодов. Купец, несмотря на опасности, предстоящие ему на море и на суше, смело предается купле: он имеет целью прибыток, а концом — наслаждение от прибытка. Воин не смотрит ни на опасности в сражениях, ни на трудность в походах: он имеет целью повышение в чине, а концом — пользу от чина. Так и наш обет имеет свою цель и свой конец, для достижения которого мы охотно сносим всякий труд и всякую тягость. Поэтому воздержание поста не утруждает нас, труд бдения нас услаждает, чтение и испытание писаний происходит с охотою, трудность работ, послушание, нестяжание, лишение всех земных вещей и пребывание в пустыне с приятностью совершаются. А вы, презревшие отечество, род свой, весь мир, предпринявшие странствование и пришедшие к нам, людям грубым и необразованным, скажите мне: какая ваша цель? И какой конец имели вы в виду, сделав это [48]?

Мы в ответ на это сказали: мы это сделали ради Царства Небесного.

\\207//

На это авва Моисей ответил: вы хорошо сказали о конце. Но не сказали, какова та цель, взирая на которую и не уклоняясь от правого пути, мы можем получить Царство Небесное. Когда мы признались, что не знаем, старец отвечал: конец нашего обета, как сказано, есть Царство Божие, а назначение наше, т. е. цель — чистота сердца, без которой невозможно достичь этого конца [49]. Итак, к этой цели да будет всегда устремлен ум наш, и если случится, что сердце наше несколько уклонится от правого пути, мы тотчас обратим его и как бы по правилу архитекторского искусства направим к цели.

И апостол Павел утверждает, что конец нашего обета есть жизнь вечная, говоря: плод ваш есть святость, а конец — жизнь вечная (Рим 6, 22). А цель наша есть чистота сердца, которую он справедливо называет святостью, без которой вышесказанный конец не может быть достигнут. Он так сказал другими словами: цель ваша в чистоте сердца, а конец — жизнь вечная. Касательно этого назначения он в другом месте само имя, т. е. цель знаменательно выразил, говоря так: заднее забывая и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия (Флп 3, 13, 14). Итак, что может вести нас к этой цели, т. е. чистоте сердца, тому всею силою и