Иоанн Кассиан - Творения

Что однажды скопилось в членах от избытка пищи, то обязательно испражняется, изгоняется по закону самой природы, которая не терпит, чтобы оставался в ней какой–либо избыток влаги, как вредный ей и противный. Потому всегда надо обуздывать тело разумной и ровной воздержностью, чтобы, если пребывающие в плоти не могут не иметь этой природной потребности, по крайней мере, реже случалось у нас это истечение (семени) — не больше трех раз в течение всего года. Впрочем, и это пусть бы испражнялось во время спокойного сна без любострастного раздражения, а не от обольстительных мечтаний, которые указывают на скрытное удовольствие. Поэтому умеренность, по мнению отцов, состоит в том, чтобы ежедневно употреблять столько пищи, чтобы после вкушения всегда чувствовать голод. Такая мера сохранит душу и тело в одинаковом состоянии и не позволит человеку уклониться ни в чрезмерный пост, ни в

\\246// пресыщение, подавляющее дух. Плодом же ее бывает такая трезвость, что человек иногда не чувствует или не помнит, что он вкушал пищу.

Что такой умеренности не без труда можно достигнуть, это доказывают собою те не имеющие рассудительности люди, которые желают лучше два дня поститься, и которые то, что должны употребить сегодня, откладывают до завтра; но когда им нужно подкрепить себя, то пресыщаются. Такого обыкновения держался один брат, соотечественник вам — Вениамин, который вместо того, чтобы ежедневно употреблять по два хлебца и таким образом соблюсти одинаковую умеренность, постился по два дня; но зато, когда подкреплял себя пищею, то употреблял вдвойне, т. е. по четыре хлебца. Вы помните, какой конец имело это обыкновение его, противное преданиям старцев и основанное на сомнении. Оставив пустыню, он обратился к тщетной философии мирской и суете века сего и падением своим оправдал то мнение старцев, что полагающийся на свое мнение и доверяющий своему рассуждению не может достигнуть высоты совершенства и избегнуть гибельных обольщений дьявола.

Герман спросил: как же можно нам ненарушимо сохранить эту меру? Ибо иногда в девятом (третьем) часу, уже после разрешения [56]поста, по случаю посещения братьев необходимо бывает ради них или прибавить к установленной, обычной мере пищи, или совсем отказаться от гостеприимства, которое повелевается нам оказывать всем.

\\247//

Моисей на это сказал: то и другое в одинаковой мере и с равной заботою нужно исполнять, т. е. мы должны в точности соблюдать и меру употребления пищи для сохранения умеренности и целомудрия, и оказывать гостеприимство и уважение посещающим братьям ради любви; потому что безрассудно было бы, предлагая трапезу брату или даже Христу, не разделять ее с ним. В том и другом случае мы будем безукоризненны, если станем держаться такого обычая, чтобы в девятом (третьем) часу из двух хлебцев, назначенных нам узаконенной мерою, съесть один хлебец, а другой оставить к вечеру в ожидании посещения брата, и если кто придет из братьев, то съесть его вместе с пришедшим, не прибавляя ничего против принятого обычая. При таком распределении не опечалит нас и посещение брата, которое должно быть для нас приятно, и, оказывая гостеприимство, мы нисколько не ослабим строгости воздержания. Если же никто не придет, то свободно съедим его одни, как назначенный в узаконенной мере. Таким употреблением пищи мы не обременим желудка ввечеру, как это обычно случается с теми, которые, заботясь о строгом воздержании, откладывают употребление пищи до вечера, и сохраним охоту и усердие к вечерним и ночным молитвам. Итак, удобно и полезно принимать пищу в девятом часу; ибо монах, подкрепляющий себя пищею в это время, не только бывает легким и бодрым в ночных бдениях, но и к вечерним собраниям уже бывает способен. Такими–то, столь высокими наставлениями возвеселил нас блаженный Моисей, так что мы, получив назидание, прославили Господа, дающего такую премудрость боящимся Его.

\\248//

В лике святых, сиявших как чистейшие звезды в ночи мира, наподобие великого светила блистал светлостью знания св. Пафнутий Он был пресвитером в нашем собрании, которое находилось в скитской пустыне Пребывая здесь, он до последних лет не менял той кельи, в кото рой поселился вначале, хотя она отстояла от церкви тысяч на пять шагов. Обремененный годами, он не тяготился тем, что одолевал такое расстояние, приходя к церкви каждый субботний и воскресный день, и, не желая возвращаться оттуда праздным, возлагал на свою перевязь сосуд воды, которой надлежало пользоваться всю неделю, и приносил к келье Он, даже перешагнув за девяносто лет, не позволял более молодым братьям делать это для себя В юности своей он с таким усердием предался правилам общежития, что за короткое время стяжал сокровище послушания и обогатился познанием всех добродетелей. Когда же через умерщвление своих желаний под наукою смирения и покорности он погасил в себе страсти и преуспел во всяких добродетелях, какие требуются и уставом монашеским, и учением древнейших отцов, то, воспламенившись желанием высшего совершенства, поспешил проникнуть в сокровеннейшие места пустыни, чтобы здесь, без всякого развлечения общением с людьми, беспрепятственнее прилепиться к Господу, с Которым он жаждал пребывать нераздельно, находясь среди множества братьев Здесь опять по рвению и любви к непрестанному божественному созерцанию он с такой заботли- \\249//востью избегал взора других, что превзошел в этом всех отшельников. Для того уходил в дальние пустынные и неприступные места и укрывался в них долгое время, так что сами отшельники очень редко видали его. И нельзя было не верить, что он каждодневно наслаждается там обществом ангелов.

Желая воспользоваться его наставлениями, а также смущаемые различными помыслами, уже под вечер мы пришли в его келью. После непродолжительного молчания он начал превозносить наше дело, т. е. что оставив отечество из любви к Богу, посетив столько областей, терпеливо сносим бедность и скуку пустыни и с таким рвением стремимся подражать их строгому образу жизни, который едва сносят и те, кто родились и выросли в нужде и скудости. На это мы отвечали, что мы заботливо искали его ради наставления и учения, — затем, чтобы сколько–нибудь настроить дух свой его правилами и совершенствами, бесчисленные доказательства которых уже видели и знаем, а не затем, чтобы принимать похвалу за добро, которого, однако, в нас нет, и меньше всего затем, чтобы, по поводу его бесед, предаваться высокомерию и возношению ума, которое и без того по внушению врага часто беспокоит нас в наших кельях. Почему желали бы услышать то, что сокрушало бы нас и смиряло, а не то, что может вести к самообольщению и гордости.