Симеон Новый Богослов - Творения и Гимны

Итак, мы, которые, послушав Господа, рекшаго: иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет (Мр. 8:34), — и Апостола, сказавшего: не любите мира ни яже в мире (1 Ин. 2:15 ); ибо любы мира сего вражда Богу есть ; и: иже восхощет друг быти миру, враг Божий бывает (Иак. 4:4), — оставили, повидимому, все и последовали за Спасителем нашим Богом, или прямее сказать, оставили мир, так как он препятствует добродетели, и вступили в монашество, — оставили некоторым образом место врагов Божиих, в коем, проживали доселе и рабствовали им добровольно, — и перешли в область Господа нашего и Царя Христа. Но да ведаем, что мы только надели одежду воинов Христовых, воинствующих под Ним, а еще не сделались настоящими воинами; мы слуги Его еще только по одежде, а не настоящие. Как надевающие одежду воинов не делаются чрез то воинами царя; так и мы, говоря теперь, что сделались подданными царства Христова, потому что облеклись в монашеское одеяние, не говорим однакож, что чрез то мы сделались уже и настоящими воинами Его. Ибо оружия воинства нашего не плотская (2 Кор. 10:4), но духовныя, яко несть наша брань к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6:12). Итак, когда облечемся во оружия света, в броню, говорю, в шлем, и в прочее, о чем говорит св. Павел, и возьмем в руки свои изощренный меч Духа, тогда можем говорить, что сделались настоящими воинами, добре снарядившимися к брани.

Но разсудим, что делаем мы, облекшиеся уже в монашеское одеяние и вступившие в поприще покаяния и подвижничества, — Плачем? но для чего? Для того, чтобы получить отпущение грехов наших и очиститься от скверн, причиненных нам грехами. Постимся? — для того, чтобы укротить буйство и стремление плоти нашей и сердце свое сделать более мягким и удобосокрушительным. Совершаем бдение и поем псалмы? — для того, чтоб не распложались злые помыслы, и ум наш не блуждал туда и сюда. Молимся? — для того, чтоб не уводил нас враг в мысленный плен, и мы могли со временем помышлять об одном добром и полезном и молиться всегда и непрерывно в сердце своем. В сердце сокрушаемся? — для того, чтоб приять радость и утешение, которыя пораждает сей плач сердечный. Одеваемся в смиренныя, власяныя одежды? Спим на голой земле, и большая часть из нас носит вериги? Для чего? Для того конечно, чтоб обуздать и укротить это тело буйное, чтоб оно, не быв удерживаемо уздою, не бросилось подобно необузданному мулу в стремнины, и не низвергло и себя и седока своего, ум, в ров пагубы и огня вечнаго. Делая же все сказанное, какое благо доставляем мы тем, которые нас видят? Конечно никакого. Но если мы никакого не делаем блага для тех, кои нас видят, то тем паче ничего не делаем мы для Бога, давшаго нам и мудрость, и силу к самосохранению. Но, скажешь, мы с благодарностию переносим поношение, осуждение, скорби находящия, не позволяя оставаться в сердце и следу страсти, тем возбуждаемой? — Но и этим опять мы себе самим делаем добро, а не другому кому. Слушай, что говорит Господь: аще не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Мф. 6:15). Удостоверься же, что если, когда нас поносят и насмехаются над нами, или когда бьют по ланитам и оплевывают, или другое что оскорбительное причиняют нам, мы переносим то с благодарностию, от всей души сожалея о тех, которые подвергают нас таким искушениям; то мы чрез то самим только себе благодетельствуем, удостоиваясь за то получить отпущение наших пред Богом согрешений. Если же удержим при сем в сердце страсть неприязни к ним и будем разные употреблять способы к отмщению им, то и самим себе не стяжем добра, а напротив повредим, став сами для себя причиной того, что грехи наши останутся непрощенными нам. — Безмолвствуем в келлии? Убегаем в горы? Поселяемся в пещерах? Восходим на столпы? — Для чего все это? конечно для того, чтобы удобнее убегать от того, кто как лев ходит, страшно рыкая против нас и ища кого поглотити. Но если Бог поможет (ибо куда бы мы ни убегали, без Божией помощи не можем избежать зубов его и его многообразных сетей) избавиться нам от этого страшнаго зверя, и не быть пожранными от него, все же как можно будет нам сказать, что мы такими деяниями работаем Господу? Для меня кажется это неблагословным; полагаю, что и для вас. Ибо гонимый врагом своим и убегающий от него, — как может сказать, что послужил тому, кто принял его в дом свой, потом стал у ворот своих, чтоб не пропустить до него врага его, и таким образом избавил его от преследователя. Не может он этого сказать, никак не может, но паче должен всегда благодарить его, что столько облагодетельствован им, быв избавлен им от врага своего. Или бедные, милостыню просящие и трудиться не хотящие, или по немощи тела, или по привычке ничего не делать по лености, как могут сказать, что они делают что либо для тех, которые подают им милостыню, или служат им, тогда как очевидно бедные получают от милостивых благодеяния и подачи? Так и мы, бедные и во всем недостаточные по причине прежних грехов своих, не можем никогда сказать, что работаем Богу, милующему нас и благоутробствующему к нам в бедном состоянии нашем. Ибо, как я сказал, все мы бедны, — иные по причине прежних грехов своих, иные по дурным привычкам, иные по лености и нерадению о заповедях Божиих, иные по злому произволению, иные по падкости на удовольствие, иные по неведению Божественных Писаний и неверию им, иные по гордости и потому, что им думается, будто им ничего более не нужно ко спасению души их, — и вообще сказать — все мы бедны, голы, изранены и немощны разными немощами, — и сидя в келлиях своих (уединенно), или живя в монастырях, будто лежим в разных больницах и странноприимницах, и вопием, плачем и рыдаем, призывая самого Врача душ и телес наших (которые, то–есть, пришли в чувство и ощутили боль от ран и страстей своих; ибо иные столь несмысленны, что не сознают и не чувствуют немощей своих и страстей, кои над ними господствуют), да приидет и уврачует сокрушенныя сердца наши и подаст здравие душам нашим, лежащим на одре греха и смерти. Так и божественный Апостол говорит, что все мы согрешили и имеем потому нужду в милости и благодати Божией.

Находясь убо в таком бедном состоянии, можем ли мы дерзнуть когда либо сказать, что сколько нибудь работаем Тому, Кто нас так милует, так к нам благоутробствует, так врачует души наши, так научает нас спасению и подает исцеление ран наших и уврачевание болезней наших? Нет, — конечно не можем мы так сказать. Как о том, кто, израненный по всему телу разбойниками, лежал при пути полумертвым, не говорится, что он послужил тому, кто поднял его на свой скот, привез в странноприимницу и ходил за ним, возливая елей на раны его, но паче говорится, что ему оказана милость, что он вылечен тем благодетелем и приведен в прежнее здравое состояние, так и мы, параличные, прокаженные, ранами покрытые и притом нерадящие о том, что пригодно к уврачеванию нашему, и не подвизающиеся нисколько исполнять то, о чем я сказал, — как мы такие — можем дерзнуть сказать, или хоть подумать, что работаем Господу? Нет, не работаем мы Господу, но (если возчувствуем: в какую глубину зол ниспали) просим, как я сказал, и молимся, да уврачует нас Врач душ и телес от всех немощей наших. Потом, когда получим уврачевание и сбросим с себя мало–по–малу всякую немощь, как какую либо ветхую одежду, изодранную и испачканную, и облечемся в здравие, как в некое царское одеяние, светлое по всему телу, от головы до ног; тогда и мы, если послужим другим и поврачуем их, возлагая елей на раны их и другия употребляя врачевства и пластыри, — тогда, говорю, и мы можем быть причисляемы к тем, кои работают Господу рекшему : понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25:40). Если же не будем мы прежде уврачеваны, но, будучи еще немощны и страстны, покусимся врачевать других немощных, то Господь скажет нам: врачу, исцелися сам (Лк. 4:23).