Георгий Чистяков - Римские заметки

Еще несколько строк из Гесиода.

И не возбудит ни в ком уваженья

ни клятвохранитель,

Ни справедливый, ни добрый,

скорей наглецу и злодею

Станет почет воздаваться.

Где сила, там будет и правда.

Стыд пропадет,

человеку хорошему люди худые

Лживыми станут вредить показаньями,

ложно кляняся,

Следом за каждым из смертных

пойдёт неотвязная зависть.

Нельзя не заметить, что и эта картина во многом напоминает ту, что дается в Священном Писании: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, что все мысли и помышления и были во зло во всякое время» (Быт: 6,5). Предел умножению греха кладет закон. Так появляется Десятисловие, или Декалог, формулировки которого заставляют вспомнить о том, что ужасает и Гесиода. Это иложная клятва, которой человек один вредит другому – девятая заповедь, это изависть – десятая заповедь. Тот маленький фрагмент из Гесиода, который был процитирован выше, говорит именно об этих двух последних заповедях Декалога.

Если же разобрать античный материал по–настоящему серьёзно, то здесь могут быть найдены аналоги и другим заповедям. Разумеется, за исключением первых, то есть тех, которые напрямую связаны с Откровением и той правдой, которую возвещает человеку не Неведомый, если использовать термин апостола Павла, но именно Открывшийся Бог, Бог, который вывел тебя из земли Египетской.

В отличие от моральных постулатов, формулируемых античными авторами и восточными мудрецами, заповеди Моисея отличает не абстрактный морализм, а конкретная обращенность напрямую к тому, кто слушает или читает этот текст в данный момент. Хотя по содержанию аналоги практически всех заповедей можно с легкостью найти в греческих текстах VII‑VI веков до н. э., в эпосе или лирических поэмах, в крайнем случае у Эсхила или Софокла.

Другой античный поэт, живший на семь веков позже Гесиода, – Овидий, современник Августа и, таким образом, начала новой эры, поэт – современник Иисуса возвращается к образу сменяющих друг друга веков: золотой сменяется серебряным, серебряный – медным, медный – железным. Золотой век, по Овидию, отличает то, что люди тогда sponte sua sine lege fidem rectumque colebant, то есть сами собой, спонтанно, без какой‑то идеи, без какого‑то внешнего принуждения и т. д., без закона, sine lege; то есть практиковали (именно не соблюдали, не хранили, а активно практиковали), как бы внедряя их в жизнь, верность справедливости, подобно тому как colit, то есть обрабатывает свое поле земледелец.

Верность той справедливости, которая здесь в латинском тексте Овидия названа словом rectum, по гречески это, разумеется, будет «дике», справедливость. Отсюда греческая богиня Дике, но отсюда же и евангельское слово «дикеосини» – справедливость, например, в словах Нагорной проповеди «блаженны изгнанные правды ради» (Мф. 5:10), то есть из‑за их справедливости.

Итак, с точки зрения Публия Овидия Назона, древний человек, не зная закона, сам по себе, жил по правде, верность этой правде воплощая в практических делах. Именно об этом говорит апостол Павел, когда пишет о том, что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут. «Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, – говорит дальше апостол Павел, – то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их» (Рим 2:14–15). Вообще, у апостола Павла можно найти немало точных цитат из греческих авторов. Что касается латинских авторов, здесь всё обстоит сложнее, поскольку ни сам апостол Павел, ни его сотрудники не знали латыни. Поэтому утверждать, что он цитирует здесь или использует Овидия, довольно сложно. Скорее оба они, и апостол Павел, и римский поэт, берут эту формулу из какого‑то общего греческого источника, который нам просто неизвестен, поскольку до нас не дошёл.

Итак, древние люди sponte sua sine lege, то есть не зная закона, воплощали в жизни fides – верность или веру, по–латыни это одно слово. Там, где нет закона, там fidesабсолютно необходима, но природа её такова, что без особой поддержки свыше, поддержки, которую мы называем словом «благодать», она уязвима и хрупка. И именно поэтому (в силу её хрупкости) золотой век в конце концов сменяется железным.

Еще одна цитата из «Метаморфоз» Овидия.

«С вредным железом тогда железа вреднейшее злато

вышло на свет и война, что и златом крушит, и железом,

в окровавленной руке сотрясая со звоном оружье.

Люди живут грабежом; в хозяине гость не уверен,

в зяте – тесть; редка приязнь между братьями стала.

Муж жену погубить готов, она же – супруга.

Пало, повержено в прах благочестье».

Коль скоро pietas – благочестье – iacet, то есть лежит поверженным, как воин на поле боя, то fides – верность или вера – теперь уже не является той путеводной звездой, что поведет человека по жизни. Теперь человеку требуется закон, который будет останавливать его своим «нельзя» в тех случаях, когда тот будет его переступать. «Нельзя», «недопустимо», «грешно», «запрещается», «не позволено» и т. д. – вот те многочисленные формулы, которые в древних законодательствах у разных народов, в том числе и у греков, вводят те или иные положения.

В отличие от них Десятисловие, или Десять заповедей Моисея, в содержательном плане предваренное и повторенное десятки, если не сотни раз, в плане формы резко выпадает из всех этих текстов – вавилонских, греческих, ассирийских, римских и т. д. Выпадает своей обращенностью к человеку, к тому, с кем сам Бог говорит на «ты». Иначе говоря, Десятисловие отличается от любого другого древнего законодательства своим императивом, своей обращенностью к человеку.

В Афинах, на Акрополе, долгое время, веками, хранились так называемые кирбы. В III веке до нашей эры их видел писатель Полемон из Илиона. Перевод текстов этого писателя был нами сделан в конце семидесятых годов (тогда же он был опубликован в журнале «Вестник древней истории»). Кирбы представляли собой деревянные пирамидки, на которых были написаны законы Солона, и чисто внешне напоминали ветхозаветные скрижали. Напоминали они скрижали и по содержанию, потому что в этих законах были сформулированы какие‑то главные постулаты, сообразно которым должен жить человек. Они всегда сохранялись на Акрополе как большая святыня для всякого афинянина как минимум в течение четырех веков. В них, если сравнивать кирбы с законами Солона со скрижалями Завета, не было только одного – обращенности к человеку, в которую уже заложен элемент диалога, диалога между Богом и человеком, и наоборот – человеком и Богом, тех отношений, которые строятся по принципу Я – Ты, Ты – Я, о чем так много говорили в течение ХХ века такие богословы, как Мартин Бубер, Габриэль Марсель, о. Сергий Булгаков и С. Л. Франк, того диалога, что является непременным условием того, чтобы благодать Божия начала действовать в нас.