Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Вместе с тем и «Проглас» и «Похвала Григорию Богослову» объединяются, видимо, некоторыми общими чертами содержания и стиля с иным, существенно более ранним кругом текстов, влияние которых на «Проглас» и «Похвалу» должно расцениваться как важный дополнительный аргумент в пользу авторства Константина Философа в случае «Прогласа» и «Похвалы». В данном случае речь идет о том, что сама тема Словаи Мудростисвязывает эти тексты как с поэтикой и религиозно–философской концепцией Григория Назианзина (Богослова), ок. 329–390 гг., одного из трех наиболее почитаемых святителей и одновременно великолепного писателя и непревзойденного стилиста своего времени (особенно в его стихотворных произведениях), так и с отдельными фактами жизни Константина Философа [7] Связь двух тем, Мудрости и Григория Богослова, вытекающая из всей жизни и сочинений этого святителя, отмечает и важнейший переворот в жизни ученика Григория Константина, когда он сделал свой двойной выбор — «izvolitev Sofije–Modrosti za nevesto in izvolitev sv. Gregorija Nazianzinškega za zaščitnika», как сформулирует это Grivec, 1935:81 (ср. Якобсон 1985:280). Характерна в этой связи фреска XVI–XVII в., изображающая Григория Богослова и Константина–Кирилла (в центре композиции, включающей также Иоанна Златоуста слева и Мефодия справа) и находящаяся в Дольнобешовицком монастыре в Болгарии (см. Василиев 1963:428, илл. 26). .

В «Житии Константина» [8] См. Grivec–Tomšič 1960; Лавров 1930; Lehr–Splawmski 1959; Климент Охридский 1973; Флоря 1981; к языку «Жития» см. Weingart 1935; van Wijk 1941; 1941а; Куев 1903; Дуйчев 1963; Мечев 1965, Ziffer 1991 и др.; ср. в более широком плане Picchio 1972:72–86; 1970–1972:420–443, а также 1991. Из многочисленной литературы о Константине и Мефодии см. Кирилло–Мефод. сб. 1865; Бильбасов 1868; 1871; Воронов 1877; Ягич 1885; Малышевский 1886; Pastrnek 1902; Ламанский 1903–1904; Ястребов 1911; Snopek 1920; Огіенко 1927–1928; Лавров 1928; Теодоров–Балан 1920–1934; Stanislav 1945; Dvornik 1933; Дворник 1949; Grivec 1960; Vavrinek 1963; Конст. — Кир. Фил. 1969; Кирил Солун. 1970; Бернштейн 1984; Власов 1992 и др. рассказывается о том, как он ребенком, в возрасте семи лет, познакомился с сочинениями Григория Назианзина, знал их «изъусть» (III:17), а автора их избрал себе защитником и покровителем («припадающь къ тебе л'юбовию и верою. приими и буди ми учитель и просветитель» — из «Похвалы Григорию»). Там же (в «Житии») приводится содержание сна, в котором семилетний Константин обручается с Софией–Премудростью: «Седми же летъ отрокъ бывъ, виде сонъ… яко стратигь, собравъ въся девиця нашего града, и рече къ мнe: избери себе отъ нихъ, юже хощеши подружіе на помощь и съвръсть себе. Азъ же глядавъ и смотривъ всихъ, видехъ едину краснеишу всехъ, лицемъ светящуся и украшену вельми монисты златыми и бисеромъ и въсею красотою, еи же бе имя Софиа, сиречь мудрость, ту избрахъ» (цитируется по списку XV в. Московской Духовной Академии, см. Лавров 1930). Отрок поведал о своем видении родителям, которые, услышав содержание сна, обратились к сыну с напутствием: «Сыну, храни законъ отца твоего, и не отврьзи наказаніа матере своея. Светилникъ бо заповедь закону и светъ. Ръци ж премудрости: сестра ми буди, а мудрость знаему себе сотвори: сіаеть бо премудрость паче слънца, и аще приведеши ю себе имети подружіе то отъ многа зла избавишися ею» [9] Обращение родителей к Константину строится как мозаичная композиция из фрагментов книги Притчей (VI: 20, 23; VII: 4) и книги Премудрости Соломона (VII: 29 и особенное сгущение цитат из этого текста в заключительных словах родителей). Тем более показательно, что фраза «Скажи мудрости: "Ты сестра моя!"» из Притчей Соломоновых (VII:4) отражена как в указанном месте «Жития Константина», так и в знаменитом «френе» Григория Назианзина «О страданиях моей души» («Θρήνος περί των τής αυτού ψυχής παιθών») — Είπον τήν Σοφίαν έμήν / άόελφήν είναι ( Patrologia Graeca , t. 35, 728), где описывается явление двух дев–красавиц — Целомудрия и Мудрости, открывших ему путь к духовной жизни. Несомненно, что это описание повлияло на соответствующий эпизод в «Житии». См. Grivec 1935:83–93; 1941; Vavrinek 1962:104–105; Флоря 1981:107 и др. Указываемые исследователями (Dvornik 1933:21) различия в деталях (отсутствие мотива «выбора» у Григория, приспособленность «сна» Константина к условиям жизни, отсутствовавшим в эпоху Григория, ср. т. н. «конкурсы красоты», о которых см. Hunger 1965 и др.) не меняют сути дела. . И несколько далее, после сообщения о духовном прозрении и решении выбрать новый жизненный путь [10] Ср.: «Въ себе помысливъ житіа сего утеxу, окаашеся, глаголя: таково ли есть житіе се, да, въ радости место, печаль пребываетъ? Отъ сего дьни по инъ ся путь иму, иже есть сего лучьши, а въ млъве житіа сего своихъ дьніи не иждиву» (III). : «И по ученіе ся имъ, седяше въ дому своемъ, учася книгамъ изъусть святаго Григорiа Феолога. И знаменіе крестное сотвори на стене, и похвалю написа святому Григорію сице: о Григоріе, теломъ чловече, а душею аггеле, ты бо теломъ чловекъ еси и аггелъ явися. Уста бо твоа яко единъ отъ серафимъ, Бога прославляють и всю въселеную просвещають правыя веры наказаніемъ. Тем же и мене, припадающа къ тебе любовiю и верою, пріими и буди ми просветитель и учитель… Въшедъ же въ многы беседы и умъ веліи [11] Разумеются рассуждения и мысли Григория Богослова. , не могы разумети глубины, въ уныние велико въниде». — Мальчик обратился за помощью к случившемуся при этом ученому чужеземцу: «добре дея, научи мя художьству грамотичьску». Однако тот отказал Константину, который «шедъ домови, въ молитвахъ пребываше, дабы обрелъ желаніе сръдца своего». Вскоре Бог исполнил это желание. Правитель цесаря, услышав о Константине, «о красоте бо его, и мудрости и прилежнемъ ученіи», пригласил мальчика учиться с цесарем [12] К этому месту, рассказывающему о совместном обучении Константина и будущего византийского императора Михаила III и вызывающему ряд сомнений хронологического порядка (при любом из имеющихся допущений о годе рождения Михаила III — 839 или 840, 836, 832 — Константин оказывается существенно старше его), см. Wasilewski 1970; Speck 1974:17; Флоря 1981:108 и др. . Константин пустился в путь к императорскому двору, сотворив по пути молитву: «Боже отець нашихъ, и господи милостиве, иже еси сотворилъ всячьская словом, и премудростію твоею создавъ чловека, да владееть сотворенными тобою тварьми, даждь ми сущую въскраи твоихъ престолъ премудрость, да разумевъ, что есть угодно тебе, спасуся. Азъ бо есмь рабъ твои, и сынъ рабыня твоея. И к сему прочюю Соломоню молитву изъглагола [13] Произнесение Константином молитвы Соломона в ответственный, переломный момент его жизни можно считать своеобразным ответом на наставление ему родителей, составленное из фрагментов обеих ветхозаветных книг, приписываемых Соломону. Более того, есть серьезные основания согласиться с мнением, согласно которому эта молитва является стихотворением, сложенным Константином на материале библейских текстов (Дуйчев 1964:73–76). В таком случае поэт возвращает своему предшественнику и тоже поэту поэтический текст, вдохновленный его же (Соломона) образами. , и въставъ рече: аминь» (III).