Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Наконец, есть еще одно основание (может быть, глубинно наиболее важное) для подтверждения мнения об авторстве Константина Философа: главноев «Прогласе» принадлежит именно Константину Философу, его кругу мыслей и интересов, тому, что вдохновляло его и вызывало на подвиг. И в этом смысле тезис об авторстве Константина сохраняет свое значение, даже если Константин Пресвитер Болгарский подверг некий предыдущий текст обработке и, более того, даже если этот предыдущий текст не был записан, а существовала некая устная, более или менее институализированная версия текста, возможно, использовавшаяся и в подобных целях при богослужении. Во всяком случае и тогда было бы оправдано говорить об авторстве Константина Философа, хотя и в более ограниченном понимании термина «авторство», и исходить из презумпции «наименьшей» ошибки, поскольку Константин Пресвитер не оставил в других своих текстах достаточно надежных следов интереса к этому кругу идей и в лучшем случае мог бы считаться лишь соучастником–оформителем известной версии «Прогласа».

Но при предположении об авторстве Константина Философа в отношении «Прогласа», как известно, возникает вопрос о том, каким образом объясняются в «Прогласе» четвероевангельские и библейские цитаты, которых автор не мог найти в переведенном к тому времени «Недельном Евангелии». Разумеется, наши знания о полном составе переводов ко времени создания «Прогласа» очень скудны и недостаточно детализированы (поэтому, например, трудно поручиться за то, что весь црьковъныи чинъ не мог иметь в своем составе тех или иных конкретных цитат из Ветхого Завета или отдельных Евангелий, которые наличествуют в «Прогласе» и едва ли могли быть в «Недельном Евангелии»), Вопрос о цитатах или свободном (но близком к тексту, тем не менее) изложении ново- и ветхозаветных текстов в неевангельских и небиблейских сочинениях (случай «Прогласа») хотя и был поднят более 60 лет тому назад [18] См. Дурново 1926:353–429; ср. также Vaillant 1957:34–40 и некоторые работы справочного характера (например, цитаты из Псалтири в Ассеманиевом Евангелии — в издании И. Курца или в исследовании — Vlašek 1971:389–392 и др.). О подобных цитатах в «Житии» Константина см. Grivec 1935а: 1–32; Kyas 1963; Vavrinek 1963 и др. О самой проблеме цитирования такого типа см. Цейтлин 1977:63–65. , до сих пор принадлежит к числу недостаточно разработанных, и поэтому (если настаивать на том, что автор «Прогласа» Константин Философ) приходится допустить, что Константину Философу принадлежат и те ново- и особенно ветхозаветные вкрапления, (точные цитаты и разные виды парафраз) в «Прогласе», которые ко времени его создания еще не получили своей переводной старославянской формы. В этом случае значение «Прогласа» многократно увеличивается: он совмещает в себе не только авторский текст оригинального характера, но и ряд «проб» в переводе евангельских и библейских отрывков, сделанных впервые, так сказать, ad hoc . Анализ этих «предпереводов» (по меньшей мере часть их предшествует во времени переводам, ставшим каноническими и дошедшим до нашего времени) должен стать одной из настоятельных задач палеословенистики, но в этой работе акцент на другом, а именно на том, какую смысловую и композиционную роль играли эти цитаты и парафразы в структуре текста «Прогласа» как законченного и самодовлеющего целого, обладающего, несомненно, и эстетической функцией. При иной формулировке можно сказать, что в центре внимания здесь, помимо концептуальнойструктуры, находятся принципы и способы художественной композиции текста, характерные для первого старославянского переводчика и оригинального поэта» [19] Об этом аспекте см. Jakobson 1954 (1963): 19–23; Якобсон 1963а: 153–166; Jakobson 1963:249–265; Якобсон 1970:334–361 (ср. Jakobson 1966:257–265); Jakobson 1985:101–114; 191–206; 207–239; 240–259; 260–276; Георгиев 1938; 1956; Топоров 1979:24–26 и др. Ср. также Верещагин 1971. Константина Философа.

Что «Проглас» заслуживает особого внимания не только как текст, в котором предпринимается попытка кратко сформулировать некоторые наиболее важные и глубокие идеи, предуготовляющие к восприятию евангельского текста (эти идеи для новообращенных славян должны были стать путеводительными), и объяснить задачи, стоявшие перед «работниками одиннадцатого часа», и их назначение в новом строе христианской жизни, но и как один из самых ранних памятников славянской книжной поэзии, не вызывает сомнения. Среди старославянских стихотворных текстов он является наиболее значительным по объему, если иметь в виду оригинальныетексты (иное дело — Киевские листки, представляющие собой перевод миссала). Каковы бы ни были источники отдельных частей «Прогласа», как целоеон является оригинальным памятником старославянской поэзии не только по языку, но и по композиции. В этомсмысле «Проглас» менее зависит от греческих образцов, чем Другие стихотворные тексты Константина и, в частности, чем его энкомий Григорию, предполагающий явную ориентацию на структуру семистиший Григория Назианзина [20] См. Colaclides 1956; 1982; Якобсон 1970:335. Известно, что перед славянской миссией Константин сочинял гимны на греческом языке и был связан с византийскими гимнографами, см. Dujčev 1951: 109ff.; 1962:211–214; Jakobson 1963:259–260 и др. В послании римского прелата Анастасия Гаудериху, епископу Веллетри, сообщается, помимо прочего, о гимне Клименту, составленном Константином по случаю обретения им мощей этого святого (Анастасий не рискнул переводить этот текст на латинский язык по причине сложности стихотворной формы гимна, см. MMFH III, 177–181). Есть мнение (Георгиев 1938; 1956; Ангелов 1974), что отрывки этого гимна можно видеть в тексте службы св. Клименту. Интересно, что перу Константина принадлежит и другое сочинение на ту же тему — «Слово на перенесение мощей преславного Климента» (см. Лавров 1930:148–153; Анастасий, посылая Гаудериху переводы двух текстов Константина, связанных с Климентом, один из них называет «storiola» или «brevis historia», другой — «sermo declamatorius»). Об указанном выше «Слове» см. Трифонов 1934; Pechayre 1936; Vasica 1948 и др., ср. Флоря 1981:118–119. Очень показательно, что у Константина слово и дело неразрывно связаны друг с другом (ср. его роль в обнаружении останков Климента и перенесении его мощей, с одной стороны, и составление «Слова», посвященного этому событию, с другой). . С этой точки зрения «Проглас» — самый характерный и наиболее представительный памятник старославянской поэзии, тот «Slavic response to Byzantine poetry», о котором писал Р. О. Якобсон, имея в виду «творческую автономию и суверенное полноправие славянских провинций византийского искусства, изобразительного и словесного» (Якобсон 1963:166). И еще одно основание для обращения к «Прогласу» состоит в том, что структура этого текста как поэтического произведения, строго говоря, пока не была предметом сколько–нибудь подробного анализа, хотя в разной связи те или иные ее элементы описывались и изучались (ср. прежде всего Георгиев 1938; 1956; Jakobson 1954 [1963]; 1985). Так что и в этом отношении больше повезло «Похвале Григорию Богослову» (ср.: Trubetzkoy 1934:52–54; Якобсон 1957 и особенно 1970; 1985:207–239, 279–280 и др.). По необходимости и в этой работе придется ограничиться рассмотрением лишь некоторых аспектов структуры текста «Прогласа», но при этом наиболее существенных.