Алексей Карпюк - Вершалинский рай

— Прими от нас это, отец Петрук! — почтительно попросил рыжебородый, почему-то отводя глаза.

— А, Семен?! — узнал Майсак. — И ты бороду отпустил? Посмотри, Христина, что это у них.

— Уже смотрела и никак не разберу, гляди сам! — Христина неприязненно поглядывала на бородача.

Икону размером два метра на полтора воложинцы опустили на землю, и ноша заиграла оранжевой и ультрамариновой красками, а стекло засияло солнечными бликами.

— Посредине Христос, а это? — уставился на икону Майсак.

— Святая троица, отец Петрук, — вздохнул рыжий.

— Кто же это может быть?! Постой, постой! Не ты ли, Семен, слева?

— Я, отец…

— А-а, я так и знала, что тут что-то не то! — мстительно заметила Христина, досадуя, что ее провели.

— Значит, приволок нам себя! Та-ак!.. Ну, а третий? — насмешливо спросил Майсак.

— Михаловский Ломник, отец…

— Балагула?..

— …

— Балагула, спрашиваю?

— Нас в Вильно намалевали за двести злотых. Файно сделали, правда? Мы все за стекло боялись: треснет — где возьмешь такое? Ну ничего, донесли! Запылилось только…

— Балагула, спрашиваю, третий?

Но Семен бросился протирать рукавом стекло.

— На Троцкой улице в Вильно сделали… Двадцать дней шли. Потихоньку… Где на полдня остановимся, отдохнем…

Майсак был неумолим; покачав головой, сказал с подковыркой:

— Хоть ты ходишь зимой в Грибовщину босиком, постишься, я знаю, часто, а в святые, браток, тебе и Ломнику рано. Не возьму это, Семен, забирай назад.

Наступило неловкое молчание.

— Зря потратились! — посочувствовала Химка.

— А кто просил их тратиться?!

Как школьник, уличенный в проделке, Семен некоторое время стоял неподвижно. Потом ухмыльнулся, поплевал на стекло и с еще большим усердием стал его протирать.

Остальные воложинцы, босые, запыленные, с котомками на плечах, стояли спокойно и безучастно, точно происходящее их вовсе не касалось. Наконец один из них заметил деревянное ведро с водой, и носильщики стали долго и жадно пить, передавая ведро друг другу.

— Что, так и будем тут торчать?! — рявкнул Майсак на своих баб. — А ну, за работу!

— Ой, Петрук, идем, идем!..

— Бежим!

Хоть это была и самодеятельная, нигде не зарегистрированная организация, но ее работа была хорошо налажена, по-крестьянски, добротная.

Пока у церквушки полным ходом шла подготовительная работа, Альяш обсуждал с мастерами проблему колоколов. Он сидел на колоде у печи и хмуро косился на гостей. За столом, заваленным неприбранной посудой и пыльными церковными фолиантами — Альяш и теперь не разрешал наводить у себя порядок, — спиной к иконостасу, мерцавшему потемневшей фольгой и стеклом, сидели известные на всю Польшу братья Ковальские из Перемышля.

Далеко Грибовщина от Перемышля, однако братья учуяли возможность сорвать хороший куш, примчались сюда и вторые сутки растолковывали упрямому «пану Климовичу», что колокола не горшки. Их отливают из цветного металла, бронза очень дорогая, а работа литейщика тонкая, потому что каждый колокол должен иметь свою тональность, приходится по многу раз переливать, и стоят колокола не многим меньше того, если бы они были из чистого золота.

— Для пана сделаем дешево — шесть тысяч за главный! Аккорд гарантируем. По корпусу дадим рисуночек: святой Илья на колеснице…

— Дорого, панок, — твердил хозяин. — Пять тысяч — сходная цена!

— Пан Эльяш, мы и так вам половину сердца отваливаем! Из чилийской меди отольем, олова дадим довоенного, пару фунтов серебра добавим!

— А гамму пан Эльяш сам проверит камертоном!

— О, звучание наладим — экстра-класс! Реветь будут, как смоки! [10]

— С малиновым звоном будут!..

— Ну, вы мне, панки, зубы не заговаривайте! — бесцеремонно оборвал пророк Ковальских. — Знаю я таких! Рисуночком меня тешить вздумал, как маленького конфеткой! Что, полезу я на колокольню глядеть ваши рисуночки? Людей туда поведу? Или найдется такой дурень и сам туда полезет из-за этого? Ищите дураков в другом месте, в моем доме их нет!

— Па-ан Эльяш!.. Пан Климович, послушайте.

— Хорошие вам, панки, деньги даю! Сколько нынче стоит справная корова на ярмарке в Кринках? Сто злотых! Пятьдесят коров за колокол вам мало? Ого! Со всей Грибовщины согнать скот — вам этого мало? Кто вам поверит?! Пусть лучше в било мои помощники и дальше колотят, чем зря на ветер деньги выбрасывать!..

Братья знали, что старик никуда не денется, — он же колокольню строить начал! С новой силой попытались перейти в наступление, но хозяин молчал, будто не слышал их. В хату влетели запыхавшиеся мальчишки и девчонки. Гордые от сознания, что первыми приносят столь важную весть, закричали, перебивая друг друга:

— Дядька Альяш, идите, вас кличут!

— Опять собрались там!

Секунду царило молчание.

— Много их? — недовольно спросил старик.

— Мно-ого!

— И больную принесли!

— На перине!

— А один дядька мурзатый-мурзатый!

— Запылился!..

Альяш обреченно вздохнул и тяжело поднялся с колоды.

— Ну, мне пора…

Братья тоже поспешили встать.

— Hex пан иде, куда пану нужно, нех!

— Проше, мы подождем!

Ковальские вышли за хозяином, сняли пиджаки, ослабили галстуки, легли на травку и стали терпеливо дожидаться неуступчивого клиента. Окруженный ребятишками, сутулый Климович грузной походкой шестидесятилетнего крестьянина поплелся через село к церкви. Грибовщинцы провожали его долгим взглядом из-за заборов.

Первые дни весь этот спектакль воспринимался ими как нечто несерьезное, как сон. Теперь же люди присматривались к односельчанину, будто хотели убедиться, тот ли это человек, которого они давно знали. Но Альяш не забыл, как земляки злорадствовали, обзывали его сумасшедшим, когда он скандалил с женой и детьми, продал хозяйство и без сожаления вложил деньги брата в строительство церковки. Теперь он испытывал мстительное удовлетворение, косым взглядом отмечая тени за заборами. В выгоревшем кожухе, со связкой мотыг навстречу ему шагал высокий и сухой, как жердь, Базыль Авхимюк — единственный на селе человек, которого Альяш уважал.

— День добры! — приветствовал он друга.

— Здоров, пророк! — остановился Базыль, добродушно улыбаясь в реденькие, прокуренные усы, из-под которых виднелись выщербленные, но еще крепкие, как когти, прокуренные зубы.

Ребятишки остановились поодаль, пожирая глазами двух патриархов и ловя каждое их слово. Один победил когда-то страшного бандита, другой прославил село. Хоть и маленькая Грибовщина, куда ей до Плянтов, Острова, Гуран или Нетупы, а церковку видно из Кринок, о ней знают даже в «Амэрике»!

— Ну как жизнь? Все хлопочешь? — спросил Базыль. — Вижу, горбишься уже, пыль ногами загребаешь! А как же мне-е? Я-то ведь постарше — на десять месяцев! Ничего, годиков пятнадцать еще поскрипим, а!