Алексей Карпюк - Вершалинский рай

После недолгого замешательства староста показал на дверь в гостиную:

— Проше, пане Климович, проше бардзо!..

Дед прогрохотал в гостиную и с такой настороженностью присел на самый краешек обитого цветастым шелком кресла, точно боялся подхватить какую-нибудь заразу. Снял шапку и осмотрелся, ища место, куда бы ее пристроить. Хотел было опустить па паркет, но, передумав, положил себе на колени. Пани Леокадия хрустела суставами пальцев. С преувеличенной обидой скулила на кухне болонка. Ошалелые от счастья служанки через неплотно прикрытую дверь смотрели на пророка, как на солнце…

Вдруг оказалось, что все в гостиной было лишним: и элегантная, разодетая хозяйка, и золотые запонки на манжетах ее мужа, и бутылки с пестрыми заграничными этикетками, и сверкающее пианино, и вся обстановка богатой квартиры, отражающаяся на полу.

Войтеховичу ничего не оставалось делать, кроме как и дальше играть роль хлебосольного хозяина. Он сел напротив Альяша, широким жестом обвел стол:

— Ну, перекусим, пане Эльяш, чем бог послал! Пан проголодался за два дня, не правда ли? Простите, что так вышло, полиция и следователи без моего ведома заварили это дело… Теперь дело пана улажено. Можете быть уверены — никто не посмеет и пальцем пана тронуть! — Староста похлопал деда по плечу. — Через несколько минут отправлю пана в Грибовщину! Но проше бардзо, пусть отец угощается! Воздадим должное тому, что приготовила нам пани Леокадия!

И хозяин сунул за воротник угол накрахмаленной салфетки.

Гость, однако, и на него не взглянул, не поднял головы. Исподлобья критически оглядел панский стол, не спеша взял хлеб, отломил от него крохотный кусочек и начал жевать. Потом откашлялся и простуженным в каталажке голосом сказал тоскливо, ни к кому не обращаясь:

— Лучку бы!..

И это было единственное, что он сказал у Войтеховичей.

Хозяева переглянулись. Пани Леокадия, еле заметно пожав в недоумении плечами, хотела идти на кухню, но старшая служанка опередила ее; достала из-под фартука крупную, отливающую свежим глянцем луковицу и с низким поклоном подала пророку:

— Возьмите, отец Илья!

Дед ногтями разорвал луковицу пополам, обмакнул половинку в солонку, уставился на скатерть и как бы по принуждению стал жевать. Некоторое время старостиха с изумлением слушала, как хрустит луковица на зубах старика, еще раз переглянулась с мужем, и на ее напудренном лице появилось выражение крайнего недоумения и брезгливости.

Удовлетворенный пан Войтехович, утратив к старику прежний интерес, довольно бесцеремонно впихнул его в свой лимузин и приказал удивленному шоферу доставить пророка в Грибовщину.

— Подобного пассажира, Янек, сколько живешь, еще но возил, признайся?

— Да ведь он всю жизнь ездил только в навозной телеге! — в тон начальнику съязвил безусый юнец в кожаной куртке, насмешливо оглядев старика. — Ладно, машина выдержит! Старче, из машины не высовываться, это тебе не на печи со старухой!

Войтехович сиял, глядя на отъезжающий лимузин. Причина для радости была: отлично уладив дело пророка, он имел все основание рассчитывать, что служебное рвение его начальство заметит. Вернувшись в кабинет, староста долго не мог придумать себе занятие. Он внимательно оглядел свой кабинет.

На столе аккуратно сложены альбомы, стопа варшавских и заграничных журналов. Контрастируя с красным атласом, белеет за спиной силуэт орла. Хрустальная люстра, привезенная из Чехословакии женой, — ах, какой у нее тонкий вкус! — наполняет комнату светлым, звонким сиянием. Взгляд «маршалка» с длинными, как у моржа, усами на портрете кажется сейчас не таким суровым. Таинственно молчат телефоны.

Пану Войтеховичу вдруг захотелось поделиться радостью с женой. Только тут он вспомнил, что так и не пообедал из-за этого неопрятного старикана. Еще вспомнил, как хрустела пальцами Леокадия, — это у нее первый признак раздражения.

«Этот папуас мог вывести из себя кого хочешь, но что поделаешь, дорогая, служба!.. Ничего, девочка моя, мы сейчас тебя успокоим!» — нежно подумал он, глядя на фотографию жены в рамке, стоящей у чернильного прибора, и поднялся.

Насвистывая бравурный марш тореадора, начальник уезда отправился домой.

Все окна своей виллы Войтехович застал открытыми настежь. Служанки, руководимые расстроенной и брезгливо поджавшей губы пани Леокадией, кончали мыть горячей водой с содой цветастый шелк кресел, паркет и принимались оттирать стол, точно на нем наследила болонка.

Давидюк вошел и застал Войтеховича не в настроении.

— Что ж, благодарю, — почти равнодушно принял староста пакет с деньгами. — Подарок от вас охотно беру и пересылаю деньги на строительство госпиталя святого Роха в Белостоке.

Еще больше удивился Давидюк, когда бог и царь уезда заговорил, не скрывая тревоги:

— А вы его нигде не встретили? Я же отпустил пана Эльяша часа два назад. У меня как раз были важные дела, и я послал его с шофером. Машина выехала из Соколки, и пан Эльяш велел остановиться. Вышел из машины и сказал, что пойдет пешком. Как ни упрашивал его мой Янек, пан Эльяш не послушался. Что за упрямец ваш старик!

По тону, каким говорил начальник, Давидюк сразу сообразил, что его шефа опекают, напрасно они волновались об Альяше.

Апостол осмелел до того, что перестал калечить польский язык, заговорил по-белорусски.

— На машине, пане староста, отец Илья не поедет! — Давидюк уже жалел зря потраченные деньги. — Согласно своему учению он может ездить только в повозке, в которой нет ни куска железа!

Отлично поняв собеседника без переводчика, староста заговорил с ним, как с равным:

— Служанки предупреждали, что старик не возьмет в рот скоромного, но я, признаться, не поверил: такой строптивец — и не захочет вкусно поесть?.. Но я ошибся, холера! Первый раз в жизни встречаюсь с таким оригиналом!

— Да, насчет еды он упрям, пане староста!

— Езус-Мария, перед его фанатизмом я снимаю шапку и уже не удивляюсь, что богомолки так стремятся к нему!.. Все сокольские служанки, пане Давидюк, теперь завидуют моим девкам: как же, прислуживали их Зевсу. Холера ясна, пан Эльяш человек слабый, не случилось бы чего-нибудь в дороге… Я послал Янека назад и спущу с него шкуру, если не найдет старика!

— Альяш от машины спрячется!

— Пан так думает?.. Тогда прошу — пусть пан Давидюк сейчас же едет сам, возможно, еще догонит старика!

— Не волнуйтесь, пане староста, ничего с ним не случится. Дождь перестал, песок хоть и мокрый, но уже затвердел, идти ему файно. Мы, мужики, народ выносливый, а пророк еще и под опекой божьей!

— Так-то оно так, но я очень прошу пана — езжайте сразу, не задерживайтесь в Соколке! «А нуж — виделец», как мы, поляки, говорим!