Дж. Мотиер - Послание к Филиппийцам

Итак, что же он выбирает? В стихе 23 он признается: Влечет меня и то и другое. Он рассматривает преимущества обеих ситуаций и находит их взаимно уравновешенными, ибо если смерть несет с собой немедленное приобретение Христа, то продолжение жизни даст ему возможность принести больший плод для Господа. Таков, по нашему мнению, общий смысл стиха 22, хотя в греческом первоисточнике понять его довольно трудно. Павел пишет несколько сбивчиво из–за сильных чувств, которые обуревают его. В стихах 22 и 23 он начинает обсуждать названные им в стихе 21 альтернативы. Для меня жизнь — Христос, т. е.: «Если мой удел — жизнь во плоти, то это для меня означает плодотворный труд. Тогда не могу сказать, что я предпочитаю». Умереть — во славе соединиться с Христом; жить — во славе приносить плод. Он обнаруживает, что выбор заставляет его разрываться.

Оказавшись перед двумя возможностями, Павел пытается оценить перспективы каждой из них и признается, что имеет желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше.

Здесь мы видим замечательное и всеобъемлющее заявление о смерти христианина. В первую очередь Павел описывает природу смерти христианина [42] Дальнейшее рассуждение основано на английском тексте, где вместо «разрешиться» стоит «отбыть». — Прим. перев. .

Для христианина «умереть» означает «отбыть». Возможно, что Павел здесь воспользовался метафорой, взятой из кочевой жизни, жизни в шатрах или палатках. Павел, старый «делатель палаток» (Деян. 18:3), прибегает к языку своего ремесла. Применительно к данному случаю метафора означает, что смерть для христианина есть завершение того, что было, в лучшем случае, переходным этапом, кочевой жизнью в шатрах, когда он бродил, не имея постоянного места успокоения. На смену придет «жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный» (2 Кор. 5:1 и далее). Смерть несет с собой смену кочевой жизни в шатре на жизнь в родном доме со Христом. По другому предположению, «отбытие» означает «поднятие якоря», «отплытие». Епископ Моул говорит об «этом восхитительном моменте, когда волны с веселым шумом вздымаются под освобожденным килем, судно разворачивается и берет курс на родной берег, и Штурман стоит на борту, наконец видимый «лицом к лицу». И вот Он берется за штурвал, «и тот час лодка пристает к тому берегу, куда мы плыли» (Ин. 6:21) [43] Дж. К. Моул 2 Послание к Тимофею (Серия комментариев для верующих), с. 140. — H.G.C. Moule, The Second Epistle to Timothy (The Devotional Commentary series, Religious Tract Society, 1905), p. 140. В первоисточнике использован глагол analyo. Существует еще всего одно место, где он встречается, — в Евангелии от Луки 12:36 в смысле «возвращаться домой». Существительное analysis появляется только однажды, во 2 Послании к Тимофею 4:6. .

Когда христианин умирает, то вся неопределенность и все опасности жизни остаются позади, связаны ли они с кочевой жизнью в палатке или с временным пребыванием в иностранном порту [44] К. С. Льюис удивительно говорит об этом в образах Нарнии. Далее следует цитата из Хроник Нарнии из части «Последняя битва», начинающаяся словами: «Затем Аслан повернулся к ним и сказал:..» и заканчивающаяся фразой: «Сон кончился; настало утро»). (The Last Battle, Bles, 1956, p. 165). . Впереди — Христос, уверенность и безопасность. И в этом — еще одно блаженство христианской смерти. Христианин уходит, чтобы быть со Христом. Многие аспекты жизни после смерти Писание оставляет неосвещенными, но в одном центральном факте оно абсолютно недвусмысленно: умершие христиане пребывают «со Христом».

Павел в этом вопросе идет еще дальше. Он объявляет, что смерть для христианина (в буквальном смысле) «несравненно лучше». Представим себе, что мы находимся с Павлом в Риме в этот момент его жизни, и видим его, как он есть, человека колоссальной энергии, умственной и физической, блистательно одаренного, незаменимого для церкви. Как остро мы ощутили бы потерю после его казни! «Какая несвоевременная смерть!» — звучали бы эти слова, а также многие другие, подобные им, которые мы слышим вокруг себя, когда внезапно умирает выдающийся христианин. Но какова реальность для самого этого человека, для Павла? Он не проиграл; он не «бедный Павел». Для него «это несравненно лучше» всего, что могло произойти или что только можно было себе представить. На самом деле, в то время как церковь скорбела о его уходе, он обладал «неизмеримыми богатствами» (1 Кор. 2:9). Для Павла, как и для нас, смерть несравненно лучше.

Это, конечно, не означает, что скорбь для христианина неуместна, когда любимые покидают этот мир, чтобы быть с Господом. Тот факт, что они получают самое лучшее и наивысшее утешение, не устраняет другого — мы переживаем утрату, одиночество, от нас невозвратно ушла великая радость. Это именно так, как бы прекрасно мы ни осознавали, что они вознесутся и будут пребывать в «радостном единении на небесах». Удивительно, что в том же самом послании, где в словах Павла звучит нота столь уверенного ожидания радости перед лицом смерти, он выражает и чувство покинутости и одиночества, которое несет с собой потеря: «печаль к печали» (Флп. 2:27). И какая правда в этом! Когда теряешь близкого человека, то одно мучительное воспоминание сменяет собой другое, одна острая вспышка боли следует за другой. Слезы вполне уместны для верующих. По сути, они должны быть даже более обильными, поскольку христиане острее переживают любое чувство, будь то радость или печаль, чем люди, ничего не знающие о смягчающей и вселяющей радость Божьей благодати. В этом мы следуем примеру Того, Кто не сдерживал Своих слез у гробницы умершего (Ин. 11: 35) [45] Узкое понимание этого соотношения исказило смысл сказанного в Ин. 11. Вряд ли можно назвать «чудом» то, что Бог–Сын воскресил мертвого: действительно, ведь это «вполне естественно» для Бога. «Настоящее» чудо состоит в том, что Бог–Сын, обладающий властью и силой воскрешать мертвых, до такой степени идентифицировал Себя с людьми, что смешал свои слезы со слезами Марии. .

Эти два полюса — уверенности и слез — показательны для нашего отношения к смерти. Но есть одна опасность, которая в равной степени угрожает и тому и другому. Да, это правильно встречать смерть как победу — но, конечно, не с той бессердечной, искрящейся радостью, которая оскорбительна для доброты и благодати Бога. Мы смотрим в лицо собственной смерти с радостной уверенностью, но, уж конечно, не без острой боли от потери всего, чем мы наслаждались в этой жизни и что теперь уйдет навеки. Мы встречаем смерть любимых торжественно, но, конечно, не без слез, поскольку близких нам людей больше здесь нет. Павел говорит о дальнейшем пребывании Епафродита в этой жизни как о «милости» Божьей (Флп. 2:27). Как это верно!